"Марио Варгас Льоса. Похвальное слово мачехе " - читать интересную книгу автора

посылало когда-либо женщине. Лицом она дурна, груди малы, к тому же она
чрезмерно потлива, но щедрое изобилие ее зада с лихвой искупает все
недостатки. При одном лишь воспоминании о нем голова моя, о царь, идет
кругом.
- Что же, Гигес, покажи мне его, а я покажу тебе другой. Посмотрим и
решим, чей лучше.
Я увидел, как он в растерянности разинул рот и захлопал глазами, решив,
должно быть, что я шучу. Или подумал, что ослышался? Ибо он, мой министр и
телохранитель, отлично знал, о ком шла речь. Я предложил ему это состязание,
не успев подумать, но теперь, когда слово уже было сказано, сладостный
червячок принялся вгрызаться мне в мозг, рождая томление.
- Ты потерял дар речи? Что с тобой?
- Не знаю, что сказать, повелитель. Я сбит с толку.
- Вижу. Но соберись с духом и отвечай. Принимаешь ты мое предложение?
- О царь, твои желания - это мои желания.
Так это началось. Сначала мы отправились к нему в дом, где во дворе
устроены были термы и где особый прислужник размял и растер наши тела,
вернув им юношескую гибкость. Туда же доставили и египтянку. Я увидел перед
собою женщину очень высокого роста, лицо ее было изборождено ритуальными
шрамами, свидетельствовавшими о том, что в детстве ее посвятили кровавому
божеству, которому поклонялся ее народ. Она была уже не первой молодости, но
до сих пор не утратила привлекательности, чего я не мог отрицать. В клубах
пара ее эбеновая кожа блестела как лакированная; в каждом движении сквозили
гордость и независимость. Ни на йоту не чувствовалось в ней той гнусной
угодливости, столь присущей рабам, которые готовы любой ценой добиться
расположения своих хозяев - нет, она была как-то изысканно холодна.
По-нашему она не знала ни слова, но мгновенно поняла безмолвный приказ
Гигеса, и когда он мановением руки показал ей, что именно желаем мы увидеть,
повернулась, на миг окутав нас шелковистой пеленой презрительного взгляда,
нагнулась и обеими руками подняла край туники, открыв нашим глазам заднюю
часть своего тела. Да, она заслуживала внимания, и любой мужчина признал бы
ее несравненной... Любой мужчина, но только не тот, кому выпало быть мужем
царицы Лукреции. Зад был упругим, безупречно плавных очертаний, с гладкой,
отливающей в синеву кожей, по которой взгляд скользил, словно парусник по
тихому морю. Я похвалил рабыню и поздравил своего министра с тем, что он
владеет столь сладостным чудом. Мне же предстояло действовать в высшей
степени скрытно. Давняя история с эфиопом Атласом глубоко ранила стыдливость
Лукреции; она согласилась провести с ним опыт лишь по привычке исполнять
всякую мою прихоть беспрекословно, но я видел ее мучения и тогда же дал себе
клятву не подвергать ее больше таким испытаниям. Даже теперь, по прошествии
стольких лет, когда ничего, кроме гладко отшлифованных костей, не оставили
стервятники от обезглавленного тела Атласа, брошенного в зловонную яму,
царица по ночам просыпается с криком и дрожит в моих объятиях, ибо и во сне
порой является ей его тень.
И потому я сделал так, чтобы возлюбленная моя ни о чем не догадалась.
По крайней мере, таково было мое намерение. Сейчас, перебирая в памяти
случившееся той ночью, я склонен думать, что в осуществлении его я не
преуспел.
Когда служанки принялись раздевать Лукрецию и умащать ее тело
благовониями, которые мне особенно нравилось вдыхать, заключая ее в свои