"Марио Варгас Льоса. Город и псы " - читать интересную книгу автора

Рикардо, правой рукой он крепко держался за сиденье. Машина несколько раз
свернула и наконец остановилась. Не открывая глаз, он привалился к маме -
она все так же держала его на руках. Вдруг ее тело напряглось. Кто-то
сказал: "Беатрис". Кто-то открыл дверь. Кто-то поднял его - тело сделалось
почти невесомым, - опустил на землю, и он открыл глаза: мама, обнявшись,
целовалась с мужчиной. Шофер уже не пел. На улице было пусто и тихо. Он
смотрел на мужчину и на маму, отсчитывая время. Наконец мама отделилась от
мужчины, повернулась к нему и сказала: "Ричи, это папа. Поцелуй его". Его
снова подняли в воздух незнакомые мужские руки, взрослое лицо приблизилось к
нему, голос шепнул его имя, сухие губы коснулись щеки. Он сжался.
Он забыл все, что было дальше: холодные простыни чужой постели, и
одиночество, с которым боролся, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в
темноте, и тоску, острым гвоздем ковырявшуюся в душе. "Знаешь, почему
степные лисы воют в темноте как сумасшедшие? - говорила когда-то тетя. -
Тишины боятся". Ему хотелось кричать, чтоб хоть чем-нибудь оживить эту
мертвую комнату. Он встал и, босой, полуодетый, трясясь от стыда (а вдруг
войдут, увидят?), подошел к дверям. Приложился щекой к дереву. Ничего не
услышал. Вернулся в постель и разрыдался, зажимая рот обеими руками. За
окном рассвело, ожила улица, а он все лежал с открытыми глазами и
настороженно вслушивался. Шло время, наконец он услышал. Они говорили тихо,
до него долетал только невнятный гул. Потом он различил смех и шум. Потом -
скрип двери, шаги, шелест, знакомые руки укрыли его, знакомое горячее
дыханье коснулось щек. Он открыл глаза, мама улыбалась. "Доброе утро, -
нежно сказала она. - Разве ты не поцелуешь маму?" - "Нет", - сказал он.

"Я бы мог пойти к нему и попросить двадцать солей *, прямо вижу, как он
прослезится и скажет: бери сорок, пятьдесят; только это все равно что
сказать: я прощаю, что ты обидел маму, и таскайся сколько влезет, а мне
давай отступного". Губы Альберто беззвучно шевелятся под вязаным шарфом,
который мать подарила два месяца назад. Берет натянут на уши, воротник
поднят - тепло. Плечо привыкло к винтовке, ее и не чувствуешь. "Пойти бы
сказать ей, какой смысл так упираться, пускай он раз в месяц присылает чек,
пока не раскается и не вернется, но я уж знаю, она заплачет и скажет, надо
нести крест, как наш Спаситель, а если даже согласится, сколько еще
проволынятся - не получить мне завтра двадцать солей". По уставу дежурный
должен обходить плац и двор своего курса, но Альберто шагает взад-вперед
между корпусом и высокой оградой, отделяющей от улицы фасад училища. Сквозь
облезлые прутья он видит полосатую, как зебрин бок, асфальтовую дорожку,
извивающуюся вдоль решетки, и гряды утесов; слышит шум волн; когда редеет
туман - различает вдали, как волнорез на пляже Пунга сверкающим копьем
вонзается в море; а еще дальше переливающийся веер огней окаймляет невидимую
бухту - это его район, Мирафлорес **. Офицер проверяет дежурных каждые два
часа; что ж, в час он будет на месте. А пока что Альберто обдумывает, как в
субботу пойдет в город. "Может, этот фильм и приснится десятку наших типов.
Насмотрятся баб в штанах, всяких ног, животов, того-сего, и закажут мне
рассказики, и вперед заплатят; только когда я их сделаю, если завтра химию
сдавать и еще платить Ягуару за вопросы? Правда, может, Вальяно подскажет в
обмен на письма, да разве можно на негра положиться?... Может, попросят
писем написать, только кто заплатит под конец недели, когда в среду все
спустили у Гибрида и в карты? Можно, конечно, у штрафников перехватить, если