"Альберт Лиханов. Собрание сочинений в 4-х томах Том 2" - читать интересную книгу автора

вниз по лестнице, ведущей с улицы во двор.
Потом он увидел маленькую Лизу. Она смотрела на него радостно, будто
видела в первый раз, и Михаська подмигнул ей. У Лизы был нос пуговкой, вся
она казалась какой-то тихой и прозрачной, как мотылек, и Михаська жалел ее.
Потом он увидел Ивановну, Лизину бабушку. Ивановна тоже улыбалась
Михаське, и лицо ее, белое и морщинистое, будто мятая скатерть, вздрагивало,
словно от испуга.
Потом Михаська увидел поленницу дров, а возле нее незнакомого человека
в голубой майке. Человек стоял к нему спиной, и на голубой майке, прямо под
лопаткой, белела маленькая дырка. Потом человек повернулся, увидел Михаську
и улыбнулся ему.
Михаська улыбнулся ему тоже и подумал, что где-то видел этого человека,
но вот где? Он так и не вспомнил, а человек в голубой майке медленно пошел
Михаське навстречу, все так же улыбаясь ему. Потом он остановился, сунул
руки в карманы и тихонько сказал:
- Михаська! Ну, Михаська!..
Он сказал это как будто с удивлением, а Михаська все никак не мог
вспомнить, где же видел он этого человека.
Вдруг солнце, которое палило в спину, брызнуло прямо в глаза, и небо
стало светлым-светлым, прямо серебряным, а может быть, красным, и Михаська
уронил лопату.
Он пробежал несколько метров, которые их разделяли, стремительно и
молча, до боли зачем-то сжав губы, и кинулся на шею человеку в голубой
майке, ну прямо задушил его!
Он почувствовал колючую щеку человека и запах табака - наверное,
самосада, потому что самосад курили раненые в госпитале и все солдаты курят
самосад - и ощутил тепло кожи.
Михаська сжимал шею человека изо всех сил и свои губы сжимал, но солнце
все равно светило в самые глаза, удивительно сильно светило, как не светит,
если даже посмотреть прямо на него. Оно почему-то все палило и палило и
мешало смотреть, и говорить, и дышать.
Сквозь какую-то духоту и туман Михаська увидел маленькую Лизу,
прозрачную, как листок папиросной бумаги, и Ивановну. Лиза улыбалась, глядя
на Михаську, а у Ивановны катились белые горошинки по лицу и голова
вздрагивала крупнее и чаще.
Михаське вдруг стало стыдно чего-то, он отпустил шею человека в голубой
майке, встал с ним рядом и ткнулся ему лицом в живот. Они постояли так
немного. Человек гладил и ерошил серые Михаськины волосы, а Михаська стоял и
все не мог разжать свои губы, не мог открыть рта.
Потом он тяжело вздохнул.
Солнца не было перед глазами. Оно, как полагалось, жарило спину -
правда, на ресницах что-то такое дрожало, мешало глядеть. Но тут и это
исчезло, и Михаська увидел серые глаза, смотрящие на него сверху, и серые,
совсем, как у него, волосы.
- Все? - выдохнул наконец Михаська. - Больше не уедешь?
И отец кивнул ему и вдруг схватил его под мышки, и Михаська с хохотом
полетел в небо, вверх, и так взлетал в сильных отцовских руках, и хохотал, и
видел стрижей, падающих к земле, и желтую поленницу дров, и Лизу, задравшую
кверху лицо, и Ивановну. Он увидел сверху и мать, стоявшую у калитки, белую
как полотно, и, взлетая, видел, как она сделала шаг вперед и медленно села