"Альберт Лиханов. Невинные тайны" - читать интересную книгу автора

способные оказаться похожими друг на дружку, точно близнецы, только захоти
этого, - а такой технологизм не возбраняется, напротив, это поощряется и
даже имеет научное название: методика работы в пионерском лагере, - так что
только пойди на это разок, другой, и ты станешь хваленым всюду
профессионалом - органчик, в двадцать пять, в тридцать лет симулирующий
пионера, этакий мордоворот в коротеньких штанишках, с галстуком на груди и
оптимистической дурацкой физиономией, не меняющей брызжущего радостью
выражения ни при какой погоде. Так сказать, щедринский персонаж новых
времен. Еще и сил сколько надо, чтобы не сковырнуться на профессионала - нет
страшней этого слова применительно к детям. Пусть уж лучше оказаться
посмешищем у лагерных мастеров, только бы не взялись высмеивать тебя ребята.
Самое страшное наказание - усмешки ребят над вожатым. А из всех возможных
усмешек - тайный смех и невидимые издевательства.
Павел видел и, увы, не раз, как беленятся взрослые люди, узнав, что
дети передразнивают их! Ах, сколько ярости, сколько несдерживаемой злобы и
наотмашь хлещущей мести в проявлении этого стыдного чувства! Уязвленное
человеческое самолюбие прежде всего вспоминает не о справедливости, не о
собственных ошибках, а о неравенстве - да, да! О неравенстве взрослого и
ребенка, когда дитя поперед всего должно помнить, что оно дитя и всего лишь
дитя! Что между правами взрослом и ребенка о правах ребенка надо думать в
последний черед, потому как у взрослого прав всегда больше, и нет, не может
быть никаких обстоятельств, выравнивающих взрослых и детей, даже такого
обстоятельства, как справедливость! Да, не раз и не два видел Павел
взбешенных вожатых, испытывая чувство горестного стыда за весь взрослый мир,
перед малышом с опущенной головой, которого распекал разъяренный мужчина
или, того страшней, разъяренная женщина с пионерским галстуком на яростно
колышущемся бюсте, и малыш этот имел только одно право - право опущенной
головы, право жалкого лепета, детских слез, право невозражения - даже
жестом, не то что словом. Как скоро, как поспешно рушились копеечные
взрослые мостики, как стремительно возводились стены между взрослыми и
детьми, и делали это все те же мужчины и женщины, которые еще вчера со
слезами в глазах утверждали, будто пионеры и они, вожатые, одно целое, один
отряд, одна дружина и беда каждом - это беда всех, а радость общая
предназначена каждому из пионеров, и в этом новом единстве - все товарищи и
все равны, взрослые и дети.
Потом, на собраниях, Павел с яростью и даже злобой бросался на детских
распекаев. Формально его поддерживали, мол, да, если ребенок передразнил
вожатого, значит, виноват взрослый. Но эта ясная мысль всегда окружалась
частоколом оговорок: и все-таки детям нельзя потакать, их надо воспитывать,
требуется строгость, да еще какая! Но Павел не унимался, и постепенно с ним
перестали спорить и стали просто побаиваться: ведь он был фронтовик!
Эта аргументация постепенно дошла до него, и он жутко расстроился. Что
же, выходит, раз фронтовик - значит, полоумный, скаженный, не в себе?
Ненормальный, что ли? Впрочем, скоро ему передали еще одну кличку,
придуманную вожатыми-девчонками. Его, оказывается, прозвали комиссаром
полиции нравов. Явное влияние зарубежного кинематографа, который обожали
взрослые гражданки с пионерскими галстуками на груди. Он расхохотался, узнав
о новой кличке, и успокоился, решив, что взрослые распекаи - тоже временная
беда, как и этот лагерь для ребят, все-таки чудесный, сказочный, волшебный,
где эти распекаи встречаются, конечно, но все же не так уж часто, и Павел,