"Альберт Лиханов. Невинные тайны" - читать интересную книгу автора

его мире, из которого пока что ему не приходилось выходить, он умел ладить
со всеми, и, надо заметить, ему отвечали тем же. Никто из пацанов никогда не
нахамил ему: было не за что. Со взрослыми у Жени не существовало вообще
никаких проблем - речь, конечно, о взрослых со стороны, ведь если уж дома он
мирно уживался со взрослыми, а дома, как известно, множество поводов для
маленьких и больших конфликтов у каждого человека - взрослого или даже вовсе
не большого, - словом, если дома он поживал себе тихо и благополучно, то
посторонние взрослые - в булочной, скажем, или опять-таки - в школе, в
секции - были для него чем-то хоть и одушевленным, но вовсе не обязательным.
С ними можно и нужно разговаривать, но вовсе ни к чему допускать их близко к
сердцу.
В общем, так устроен был Женин мир, что он никогда не расшатывался от
бурь, его не кренило то в одну, то в другую сторону, будто на крутой волне,
никто его не расстраивал и не беспокоил, и от него никто, никогда, нигде не
расстраивался.
И тут - на тебе! - этот Генка вдруг из-за какой-то совершенно ничего не
значащей фразы вдруг судорожно заскоблил руками по песку, поджал одну тонкую
ногу и отвернулся, замолчав. Только что не заскулил.
Женя поглядел ему в затылок. Обычно нервный человек, если долго
смотреть ему в висок или в макушку, через секунд тридцать начинает
крутиться, оборачиваться, а Генка был явно такой нервный человек, иначе чего
бы ему орать ночью на весь лагерь.
Генка и впрямь закрутил по песку ногами и руками, тяжело вздохнул, даже
простонал. А когда Женя, устав, отвел взгляд, запоздало повернулся.
- Ну и что! - проговорил он жарко и тихо, почти прошептал. - Все мы тут
такие! Не слыхал?
Он сел перед Женей на песок, скрестил ноги, как индийский йог, худой,
как в самом деле йог, лицо, как у йога, изможденное, желтое, с прозеленью на
висках, возле глаз и ушей, только на самых скулах живая, чуть розовеющая
кожа.
Женя заметил про себя, что Генка очень некрасив, какой-то узкий лоб,
слишком широкий нос и отвисшая толстая губа делают его даже неприятным, но
вот карие глаза, живые и яркие, эту некрасивость сглаживают.
- Ты-то сам кто такой? Где твоя маманя? Отец?
Он смотрел на Женю без всякого пристрастия, даже доброжелательно
смотрел, и Женя понял, что Генка заранее сочувствует ему, потому что хоть и
приблизительно, а знает ответ, Женя для него свой брат, а эти вопросы - с
известными ответами - ничего более, как аргументы, как доказательства,
нужные, чтобы успокоиться самому и успокоить других.
И все-таки это не были риторические вопросы. Генка ждал ответа, и Женя
ответил ему, не отводя в сторону взгляда:
- Испарились! Исчезли!
- Ну вот!
Генка не обрадовался, нет. Он просто повнимательнее поглядел на Женю,
как будто что-то хотел спросить еще, но передумал, напротив, сам предложил:
- Я тебе, конечно, могу объяснить, но ты не болтай, пожалуйста...
Женя кивнул, улыбаясь про себя, предполагая, как сейчас этот некрасивый
Генка начнет выдумывать про себя какую-нибудь геройско-враческую небыль, но
Генка придвинулся к нему поближе и серьезно сказал:
- У меня отец мамку убил!