"Альберт Лиханов. Невинные тайны" - читать интересную книгу автора

предварительное ханжество? Та же, к примеру будь сказано, сексуальность? И
вообще почему, когда человеку исполняется шестнадцать лет, всякие там
вчерашние недозволенности вдруг становятся узаконенными темами на уроках? А
в тринадцать лет это все под запретом? Вот эту разницу - в три года - кто
определил? Какой меркой? На каких весах? И конечно же, взрослый - уж это вне
сомнения. Еще и не один, целая толпа. Сидели, наверное, круглый месяц за
закрытой дверью, обсуждали, когда человек поспевает для таких разговорчиков.
Ранний овощ - плохо, поздний - еще хуже, уже прокис, ха-ха, послушали бы
они, ти взрослые, что толкуют в Женином шестом классе, и не мальчишки, а
девчонки! Мальчишки, на худой конец, отделывались маловразумительными
сальностями, вроде: "Ничего бабец!" - а вот девчонки, они, не очень-то
приглушая голоса, обсуждали телесные стандарты королев красоты; знали, кто
за кем замужем не только на уровне "звезд" мирового рока, но даже и
городского драмтеатра, с упоением разглядывали картинки, вырезанные из газет
и журналов не всегда цензурного свойства, поэтому, когда Женя небрежно
вытаскивал из своего кейса "Тайм" или "Штерн" в лакированной обложке,
девчонки ахали, охали и всячески заискивали перед ним.
Однако сам Женя предпочитал помалкивать, когда в классе заваривались
подобные рассуждения, и, надо сказать, опять выигрывал: молчание
поразительно действует на народ! Скажи ты хоть слово, какое угодно, и есть
уже повод оспорить тебя, но ты: молчишь, и постепенно остальные начинают
понимать, что ты выше их, брезгливей, может быть, хотя чего тут особенного?
Все эти табу, придуманные взрослыми якобы для охраны душевного покоя детей,
он ненавидел яростнее остальных, зная неискренность запретов. Другие
тряслись, переступая черту, а он презирал границы. Только презирал их молча.
В общем, Женя думал, как все, но других его выдержка вводила в
заблуждение, ох ты, Господи, как все несложно...
А эта девица хоть куда! Интересно, как сложатся с отношения? Уж
наверняка она считает всех тут младенцами, истово верящими, что детей
приносят аисты, а сама-то...
Значит, она их вожатая, ее зовут Аня, непарадного мужика - Павел, Павел
Ильич Метелин - Женя прищурился, соединил инициалы вожатого воедино - что ж,
с этим все понятно, Пим, валенок, а дружина, в которую всех их тут
собрали, - "Морская".
Правильно, можно заводить.
"Икарус" тихо засипел, будто зажгли паяльную лампу, ласково тронулся и
уверенно заскользил по горному серпантину, то швыряя в глаза слепящую
морскую гладь, то пряча ее за спину, будто он вовсе и не автобус, а
взрослый, который дразнит детей - то покажет им обещанный подарок, то
спрячет, пока, наконец, ему не надоест и он не отдаст навсегда свою
игрушку...
Итак, все было бы ничего для начала, если бы не маленькая заминка,
когда они приехали в лагерь.
После душа Женя, как и все, переоделся в лагерную форму, сдал сумку на
хранение и уже вышел в предбанник, как его осенило: "Деньги!" Он вспомнил,
что в домашней куртке у него остались деньги, которые могут пригодиться. Ма
сунула ему в курточку сотни, кажется, две. Мало ли. На всякий пожарный.
Он подошел к кладовщице, с трудом раздобыл свои шматки назад, не таясь,
вынул деньги и переложил в кармашек новой одежды. Пожилая тетка глядела на
него, лицо у нее вытягивалось, губы дрогнули, она что-то хотела сказать, но