"Альберт Анатольевич Лиханов. Высшая мера (Повесть)" - читать интересную книгу автора

каверз и двоедушия. Во-вторых, контакт с ними, как правило, ограничен
книгами, выдаваемыми на несколько часов - таков закон читального зала.
Библиотечное начальство в ту пору не требовало от нас ничего иного, кроме
бесперебойной, как часы, работы: от и до. Правда, эти от и до оказывались
не такими краткими - с восьми утра до десяти вечера, мы работали в две
смены, но то обстоятельство, что в зале занимались студенты разных курсов
и разных специальностей, делало, в сущности, невозможными читательские
конференции или еще что-то в этом роде. Причина одна - кто-то непременно
остался бы ущемленным: не успевал подготовиться к семинару, к зачету, к
занятиям по языку, не успевал сдать задолженность - да мало ли
разновеликих забот и авралов у бедного, вечно не поспевающего
студенчества!
Так что сперва книги выдай, к ночи собери да обеги еще ближние
аудитории, коли они не закрыты, чтобы каждый, кто книгу забрал, ее
непременно отдал, - у всякого ведомства свои законы, к тому же многих
учебников тогда не хватало.
С помощницами своими - нас работало четверо - я жила душа в душу, на
редкость милейшие собрались женщины: статная, с казацким разлетом черных
бровей Лиза вышла потом замуж за венгерского студента, живет в Будапеште,
раздобрела, стала матерью троих детей, шлет открыточки к Новому году и 8
Марта, Антонина Николаева, веснушчатая хохотушка Тоня, умерла от рака,
скосившего ее в два месяца, а Агаша, самая молодая среди нас, до сих пор в
университете, заведует всей библиотекой, говорит мне при встрече всякий
раз, тонко посмеиваясь: "Видишь, совсем усохла от книжной пыли, скоро
превращусь в сушеный стручок, но когда на улицу выхожу, задыхаюсь и отхожу
только в библиотеке".
Чувство юмора в Агаше проснулось к старости, молодой-то она не очень
им пользовалась, все больше пугалась - округлит и без того круглые
вишневые глаза, брови вскинет домиком и бежит ко мне:
- Софь Сергеевна! Там опять целуются!
Что поделаешь! Студенты на то и студенты, чтобы целоваться, - закон
жизни, может, самый справедливый на свете.
Я этому не противилась, наоборот. Идешь вечером по опустевшим
аудиториям, и, честное слово, неловко нарушать идиллию. Книги в стороне,
давно захлопнуты, сумки и чемоданчики образуют ненадежную баррикаду - от
кого? - а за нею влюбленное токовище: или воркуют, как голубки, или
обнялись в поцелуе.
Со временем я выработала даже прием: весь день ходишь в тапочках,
чтобы ногам легче, а когда собираешься в дозор по аудиториям, нарочно
надеваешь туфли на каблуке, чтоб слышно было. Да у дверей еще ногами
погромче постучишь - мол, пора, люди добрые, и нам по домам, сдавайте
книги.
Мы, бывало, хохотали! Во время лекций, когда студенты на занятиях,
собирали свой библиотекарский коллоквиум по противолюбовным
предупреждениям. Тоня рассказывала, что она в каждую дверь стучит
линейкой - громко, раздельно, три раза, а уж потом, через паузу средней
величины, смело распахивает дверь, - и действительно, книги по вечерам
Тоня собирала с большой линейкой, за что и подучила от студентов милое
прозвище Антонина Прямолинейная.
Лиза в хорошем настроении применяла пение - шла по коридору и