"Альберт Лиханов. Крутые горы " - читать интересную книгу автора

лица.
- Вася! - плакала она. - Вася!
- Похоронка? - крикнула бабушка, хватая ее за руку. - Говори скорей!
- Нет! - кричала мама и плакала. - Нет! Раненый. В госпитале! У нас!
- Сильно? - крикнула бабушка. - Говори!
- Нет, - плакала мама. - В руку, ранение тяжелое, но не страшное.
Бабушка оттолкнула ее и закричала:
- Так чего ты ревешь, дура! - и вдруг заплакала сама, прижавшись к
маминому плечу.
В госпиталь мы бежали - я впереди, мама с бабушкой немного отстав.
Время от времени я останавливался, нетерпеливо ждал, когда расстояние между
нами сократится.
Я вглядывался в отца, слушал, что он говорил, любовался им. Ведь не зря
он старший сержант, хотя уходил на войну солдатом, не зря он только ранен, а
немец, который стрелял в него, убит.
Отец рассказывал, как он швырнул гранату и в это время его ранило -
пуля задела кость. Его отправляли в Сибирь, но он уговорил начальника
санитарного поезда, зная, что они будут ехать мимо нашего города, взял у
него направление в мамин госпиталь и пришел туда с белой забинтованной рукой
наперевес. Мама смотрела в микроскоп, когда он вошел к ним в лабораторию,
получив сначала халат и койку. Маме сделалось плохо - те две женщины давали
ей нюхать нашатырный спирт. От мертвых, от крови мама не падала в обморок, а
тут упала.
Но теперь все было позади. Так мне, по крайней мере, казалось. Отец
должен был долго лежать в госпитале, а потом еще отдохнуть несколько дней
дома, и я ждал этих нескольких дней как самого счастливого времени.
Этими днями была освещена вся моя жизнь, и, сидя на уроках, я часто
представлял лицо отца - выбритое и молодое, совсем как на той карточке, что
была на комоде.
Кража, санитарный поезд, мертвый солдат, похоронка Анны Николаевны -
все отодвинулось куда-то, и часто я приходил в себя только тогда, когда
Вовка Крошкин больно толкал меня в бок.
Я вздрагивал, ловил на себе вопросительный взгляд Анны Николаевны,
поднимался, не зная, что она спросила, хлопал глазами и кое-как отвечал. Но
странное дело - строгая учительница всегда ставила мне не меньше четверки.
Отдуваясь, я садился на место, думая с радостью, что мне везет, но
Вовка раскрыл мне глаза.
- Это она тебя жалеет, - сказал он однажды на переменке. - У тебя отец
в госпитале, и она тебя жалеет. Что бы ты сказал ему, если бы двойку
схватил?
Я вздрогнул. В самом деле, что бы я сказал отцу про двойку? А ведь он
каждый раз спрашивал об отметках. Врать было бы позорно, а сказать правду...
Я смотрел на Анну Николаевну так, словно впервые увидел ее. Вот,
значит, она какая. У самой горе, получила похоронку - она сказала нам потом:
убили ее сына, а сама еще жалеет меня, думает о том, что у меня отец в
госпитале и что мне нельзя получать двоек.
Анна Николаевна рассказывала уроки ровным, спокойным голосом, только
иногда он отчего-то звенел, и тогда учительница умолкала на минуту, но потом
продолжала снова тем же спокойным и ровным голосом, а я вглядывался в нее, и
благодарность к ней расплывалась во мне.