"Альберт Анатольевич Лиханов. Кикимора " - читать интересную книгу автора

дороге, и Машка радостно ржет - хоть бы разок услышать ее ржание!
Но Машка тяжело вздыхает, Мирон на телеге начинает ворохаться, я
отстаю, и тут опять начинается безжалостная бойня. На маленьком подъеме
Мирон непременно просыпается, приходит в себя и принимается лупить кобылу
со свежей яростью. Похоже, этот подъемчик, который лошадь и так бы одолела
без всяких понуканий, он использует как повод, чтобы поиздеваться над
бессловесной тварью. А для людей, для чужих глаз - оправдание: смотрите,
как он старается на работе, погоняет лошадь, чтоб лучше шла и на подъеме
время не теряла.
Машке хочется уйти от этих ударов, она пробует поджать круп, уйти от
ременного, с тяжелым узлом на конце, кнута, но куда убежишь из упряжки да
оглоблей? И она прибавляет шаг, качая головой в такт шагам, надсаживается
без всякой нужды, выполняя волю своего злобного хозяина.
А тот стегает Машку кнутом - она уже бежит, но он все стегает, словно
лупит ненавистного ему врага.


Наутро после тех праздников, когда Мирон, ругаясь, колол дрова, по
дороге в школу я наткнулся на его взгляд.
Вот это да!
Глаза у Мирона обладали свойством то расширяться, будто фары, вылезать
на лоб, а то прямо-таки прятаться, делаться маленькими, как у рыбки.
Он глядел на меня поутру маленькими глазками - маленькими, но
какими-то твердыми, упорными - и сам кивал головой. А вдобавок стянул с
себя шапку, приподнял над головой.
- Здравствуйте! - проговорил он хриплым и каким-то робким голосом.
"Не хвастайте!" - передразнил я его про себя, но вслух этого сказать
не посмел, а покраснел и слабо проговорил в ответ:
- Доброе утро!
- Вот-вот, - обрадовался Мирон, - доброе, доброе...
Хотя утро выдалось пасмурное и холодно-ветреное.
Он топтался на месте передо мной, совсем не похожий на вчерашнего:
согнутая, усталая спина, оперся на метлу, глядит вопросительно, словно
чего-то ждет. А чего от меня ждать?
Я двинулся вперед, норовя обойти его, но Мирон кашлянул, будто хотел
еще что-то сказать, и проговорил:
- Ты, это, на меня не серчай, старого дурака.
Извинялся за вчерашнее. А чего передо мной-то извиняться? За руготню?
Лучше бы перед Полей извинился да перед собственной женой. И еще перед
Машкой - наперед. Но надо было что-то ответить. А что я мог сказать? Я
легкомысленно пожал плечами: дескать, что за дела? Это, между прочим,
хороший способ уклониться от ответа: когда нечего говорить, пожми плечами,
и все тут. Понимай как хочешь. Как непонимание, как прощение или еще как.
Мирон услужливо сдвинулся к краю тротуара, и я уже миновал дворника,
но вдруг услышал:
- Приходи на конюшню-то!
Я мигом развернулся. "Приходи на конюшню!" Да это же мечта, это
заветная моя идея - прийти на конюшню, похлопать Машку по боку, задать ей
сена в ясли - есть такое ямщицкое выражение, я где-то читал.
- Когда? - выдохнул я.