"Альберт Анатольевич Лиханов. Солнечное затмение (Повесть) " - читать интересную книгу автора

пересчитал деловито, закрыл сетку, снова веялся за рубанок, но услышал
голос матери:
- Сынок! Федя!
Глянул он на мать сверху, сердце тоской обволокло.
Узкие плечи вперед подались, лицо у матери заострилось, и оттого, что
смотрит на него снизу вверх, получается будто как-то просительно. Будто
он, Федор, должен ей помочь.
Федор к матери сошел, она протянула ему газетку, в газете два
бутерброда с колбасой, - все без слов понял. Ужинать домой не зовет, дома
невмоготу. Сказала:
- Ой, как стружкой хорошо пахнет! Посижу.
Присела на ступеньку лестницы, в голубятню ведущей, спросила сама
себя:
- Почему я не мальчишка? Гоняли бы мы с тобой голубей...
Умолкла. Жует Федор колбасу, смотрит на мать, и завыть ему хочется.
Господи! Что же вы делаете, взрослые люди! Вон небо какое голубое, вон
тополя шумят листьями без конца, вон голуби воркуют, вон люди идут, - как
же вокруг-то хорошо и ясно, так неужели же в ясности этой нельзя ясно и
жить? Ясно друг к дружке относиться, радоваться вместе, любить,
счастливыми быть? Есть Федору не хочется, до того тоскливо на душе у него.
Он не о себе горюет - о матери. Вон она какая - сама не своя. А ведь
карточка дома висит - красавица черноглазая. Коса, толщиной в руку, на
грудь переброшена, и хоть карточка старая, потускнела от времени, сквозь
тусклость даже эту видать - счастливая мама, веселая, все у нее на душе
ладно.
Федор дожевал колбасу неохотно.
- Знаешь, - сказал, чтобы что-то сказать, - турманов предлагают
продать. В соседнем квартале мужик объявился, полковник отставной,
говорят. Подходил сюда, интересовался.
Мать вздохнула.
- Птиц продавать грех, сынок. Они живые. И вольные.
Вздохнула опять, отвернулась. Он знает: в глазах слезы.
- Ты опять за свое! - сказал он.
Мать мотнула головой, повернулась к нему. От глаз к вискам морщины
тянутся. И от носа к краешкам губ. Но не плачет. Взгляд сухой и острый.
Сказала:
- Садись-ка рядком, поговорим ладком...
Он сел послушно - прямо в траву, в стружки.
- С отцом говорить без толку, - улыбнулась извинительно мать, - так
давай с тобой порассуждаем. И не бойся, плакать не стану.
Федор кивнул, взглядываясь в лицо ее, серое и больное.
- Ну вот, выслушай, сын. Человек ты вполне взрослый да разумный.
Комсомолец. Суди меня, коли сможешь, а коли не сможешь - оправдай и
помоги... Не хочу я больше. Сил нет. Каторга у меня, а не жизнь... Знаю,
что и тебе не сладко, но мне... до стенки дошла, уперлась. Кончилось мое
терпение. Все.
Она замолчала, посмотрела на Федю решительно, потом взгляд отвела в
сторону чуть, и оттого, видно, что Федор теперь как бы сбоку оказался,
взгляд ее стал жестким и сухим.
- Давай уедем, - сказала мать, глядя по-прежнему в сторону. - Мало ли