"Альберт Лиханов. Никто (Повесть)" - читать интересную книгу автора

даже преступном? Если бы его спросили прямо, он ответил бы: "Нет". И
упрекать его было бы несправедливо, хотя и легко.
Упрекать - значило не понимать природы воспитания в сиротском
заведении паренька по кличке Никто.
Впрочем, даже Валентайн, придумавший ее, никогда ею не пользовался.
Звали Кольчу по-прежнему, как в интернате: Топорик, Топор, - до Топорища
никогда не доходило, никто еще всерьез не рассердился на паренька.
Белобрысый обращался к нему дружески, как бы на равных. С остальными
он был груб, в выражениях не стеснялся, и не раз, когда они ехали вдвоем с
Кольчей, жаловался ему на тупость и жадность своей команды, которую
приходится держать в жесткой узде.
- Понимаешь, - говорил он Кольче, будто тот ему ровня или на самом
деле брат, - чем больше люди имеют, тем им больше требуется. Были бедны,
были глупы, а разбогатели - поумнели. Только и гляди за ними.
В другой раз, долго вглядываясь в Кольчу, который вел "Вольво",
Валентайн сказал ему:
- По-настоящему одной крови только ты и я во всем нашем балагане.
Кольча мельком взглянул на хозяина, вежливо улыбнулся, но не
переспросил, хотя ничего и не понял. Валентайн все знал про него, все
слышал, что происходит в нем, все чувствовал. Удивился:
- Ты и "Маугли" не читал?
Пару ночей Топорик лихорадочно осваивал Киплинга. Но даже обнаружив в
книге знакомое выражение, не стал думать дальше, не стал спрашивать себя:
мы - что, звери, пусть даже не добрые и не беззащитные? Он только прочитал,
торопясь, вернул книгу в библиотеку и на этом остановился, вновь умело
затормозив.
Он и сам про себя думал, что ступает по шажочку, без приглашения не
движется, а ведет себя как замороженный. И еще он думал про себя, что это
все ему здорово помогает. Чувствовал: это нравится Валентайну.
Нравится его неболтливость, его осторожность, умение не выдумывать, не
фантазировать, не бежать впереди паровоза. И еще нравится преданность
Валентайну. Не его делу, которое ему невидимо пока, не подручным, а ему
самому. Лично.

8

Как же он не похож был на остальных, этот белокурый Валентин! Как
непрост! И какой необыкновенный дар жил в нем!
Придись его жизнь на другие времена или родись он в другом краю, вышел
бы из него крупный политик, управитель двора, серый кардинал при короле или
премьере. При иных обстоятельствах, в народную войну, к примеру, он мог бы
явиться, как умелый защитник, боевой командир, настоящий герой. В другом
разе спроста бы овладел мастерством бюрократа, вершителя чужих судеб,
распределителя казенных богатств. Равно как мог бы стать трибуном,
триумфатором, Робин Гудом, чтимым слабыми, секретарем ЦК...
Все эти выдающиеся способности и бурлили в нем, принимая, правда, во
внимание обстоятельства и место действия: обескровленная Россия и невелик
городок посреди нее - забытый властью, Богом, обрекший себя на вялое
непротивление ходу угнетающей жизни...
Как и Топорик, не наученный обдумывать последующее, так и Валентин не