"Альберт Лиханов. Никто (Повесть)" - читать интересную книгу автора

круглые сутки. Когда бы он заработал на джинсы? А тут - вмиг на нем
шикарная униформа, а сексуальная тетка Зинаида стрижет его всерьез, не как
мальчишку - щелк-щелк ножницами, и готово! - и ей за это выплачивают чью-то
целую месячную зарплату.
Не реже чем раз в неделю Валентин совал в нагрудный карманчик
Кольчиной джинсовой куртки несколько крупных купюр. Такие деньжищи Топорик
прежде и в руках-то не держал, а тут ему совали их этак небрежно, будто
даже извиняясь за малость сумм. Кольча, теряясь, благодарил горячо
Валентайна, но тот искренне морщился, говорил: "Брось ты!", или "Какие
пустяки!", или "Заработал - получи!".
Вот это выражение больше всего Кольчу сбивало с толку. Как он,
Топорик, заработал? Чего такого сделал? Сидел себе за рулем в шикарной
машине - одной или другой, - ужинал вместе с Валентином - одно это сколько
стоит! - потом подвозил его, ставил кар в училищную мастерскую, вот и вся
работа.
Если, конечно, не считать еще еженедельных поездок с Андрю-хой и
Антоном или кем-нибудь вроде них. Да и то, что за работа?
Надо было просто ехать, просто слушать их команды, тормозить тут,
встать там, подождать около такого-то места.
Парни в черных кожанах выходили и снова садились в машину, тачки
меняли чуть не каждый раз, но Топорика это мало трогало - если надо, он
готов сесть за руль какого-нибудь зачуханного грузовика, раз велит
Валентайн.
А хозяин очень любил машины и, кажется, был всерьез опечален только
тем, что их мало, - ничего себе!
- Надо больше, больше, - приговаривал он при обсуждении этой темы, - и
постепенно прибавились новенькие "Жигули", дорогая "десятка", а потом
поношенный джип-чероки.
Приученный интернатом не слишком вдумываться в происходящее вокруг,
жить по инерции, двигаясь, смеясь, учась по команде, по звонкам и крикам, в
общем стаде со стадной же, а это значит, разделенной на всех
ответственностью, Кольча, может быть, всем своим образом воспитания был
больше, чем кто-нибудь иной, приспособлен к тому, чтобы вовремя тормозить -
не машину, а сознание.
Он вез кого-нибудь из кожаных мужиков и умел не думать о том, кто они
на самом дели, эти Андреи, Антоны, Семены и Григории... Первый раз, в
июньской роще, увидев Белобрысого в сопровождении двоих, он сразу отделил
улыбчивого Валентина от его бойцов. Из троих в одинаковых пиджаках он
одушевил только одного, двух других оставив в сознании необходимыми
манекенами, нужными и полезными, наверное, их вожаку, но вовсе не такими,
как он.
Теперь они оказались ягодами одного поля, но так могло показаться
только со стороны. Действующие пиджаки садились и выходили, но Топорик
никогда не думал о том, кто они такие, есть ли у них матери, жены, дети,
где они живут, куда, наконец, они уходят и почему появляются вновь.
Ему полагалось ехать с ними - и он ехал. Ему велели тормозить - и он
останавливался. Ему приказывали быть во столько-то там-то, и он, не обращая
внимания на стиль, каким отдавался приказ, пропуская мимо любые интонации,
точно в срок оказывался на месте.
Думал ли он, что участвует в чем-то малоприятном, недостойном, может,