"Альберт Лиханов. Никто (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Кольча, как бы ни было шумно вокруг, слышал восклицания, произносимые
громко и посвященные ему:
- Смотрите, Топорик-то!
- Весь разнаряжен!
- А какой красивый!
И приветствия, тоже ему адресованные:
- Здорово, Кольча!
- Топоров, привет!
Он улыбался в ответ, кивал, говорил: "Здорово, здорово!" И ликовал,
признавая в очередной раз правоту Валентина, который, откуда-то зная
интернатовские порядки, настоял вот на этом, позднем, предсонном явлении,
когда все уже разделись, но еще не спят, но зато вместе, все обретаются по
одному коридору и все, как и вышло, могут услышать, увидеть, их, стать
свидетелями их явления.
Конечно, Валентайн был яркой, важной фигурой на этом параде-алле -
этакий меценат, богач, щедрая душа, но главным получался все же Кольча. Он
не думал ведь об этом, не считал себя таковым и не готовился быть первой
фигурой, но чем ближе он подступал к порогу своей спальни, тем отчетливей
это чувствовал.
Ребята, особенно малыши, хватали его за руки, занятые кучей
пластиковых пакетов, целыми гроздьями выкрикивали его имя, те, что
постарше, хлопали по спине, по плечам, девчонки прикасались к тщательно
уложенной прическе, а когда они с Валентайном, сопровождаемые толпой, вошли
в Кольчи-ну спальню, настал настоящий триумф. Загремели барабаны, настала
относительная тишина, потому что абсолютная тишина в интернате бывала
только глубокой ночью, в распахнутых настежь дверях толкалась, волновалась,
клокотала лишь чуточку притихшая толпа, а Кольча начал свою добродетельную
миссию.
- Старшина Макаров! - вызвал он, и перед ним предстал Макарка в трусах
и майке не самой первой свежести.
- Скидавай! - приказал Кольча, вызвав обвал смеха, но, щадя дружка,
поправился: - Трусы можешь оставить.
Когда Макарка сбросил майку и обхватил себя руками, Кольча вытащил из
множества пакетов майку с эмблемой "Адидас" - мечту, недостижимую многими,
потом такой же, хотя и легкий, кепон с большим красным козырем, а в
завершение, как апофеоз торжества добра и справедливости, шикарные джинсы.
Макарка все это натягивал на себя, вызывая крики одобрения и вздохи
зависти, а когда задернул модную молнию на ширинке синей импортной красы,
оказалось, что перед публикой совершенно другой человек. А уж когда он
натянул ко всему в довершение синий же джинсовый куртон, раздался шквал
аплодисментов.
Потом Кольта вызвал Гошмана. Настала тишина, а Макар-ка сказал:
- Он в больнице.
- Что такое? - спросил Топорик, не сильно переживая. Он был захвачен
своим триумфом, доставал из сумок такой же комплект для Гошки. - Ну,
Макарка, передай ему!
А сам подошел к неразобранной кровати Гошмана и аккуратно сложил все,
что причиталось тому. Все эти несколько минут шумок все-таки не угас, но
притих. И снова превратился в гвалт, когда Кольча вызвал Гнедого.
Тот ржал, вполне соответствуя своей кличке, показывал жеребиные