"Альберт Лиханов. Никто (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Изолятор был комнатушкой одной из самых светлых и чистых в корпусе,
где располагался вещевой склад интерната - с отдельным, ясное дело, входом.
Рядом находился медпункт, куда можно было приходить по случаю любой травмы,
пореза или синяка и где хозяйствовала фельдшерица Настасья Нико-димовна,
дочка интернатовского сторожа, закончившая недальнее медучилище. Там же, в
том же отсеке, находились еще две палаты по четыре койки - на всякий
пожарный случай, а в изоляторе стояли только две, и чаще все эти
пространства пустовали, за исключением зимних эпидемий гриппа.
Макарка лежал один, стоял тогда тихий осенний день: паутина летела по
интернатному двору, сыпались листья с берез и кленов, и один нарядный
кленовый лист Гошман захватил в подарок болящему.
Они сидели вокруг Макарки непривычно тихо, наверное, умиротворяюще
действовал осенний остекленевший день за окном, и вдруг ни с того ни с сего
Макаров стал рассказывать им про себя - спотыкаясь, ломая слова, будто
неловко ломает спички человек, не умеющий закурить...
Коля и Гошка узнали Макаркину тайну от него самого, и хотя сам он,
похоже, не все понимал, не все запомнил и не все мог осознать, даже по
прошествии стольких лет история вызвала в пацанах равное содрогание.
Макаркина мать, как и многие мамашки, все выходила и выходила замуж за
новых мужей, как объясняла она шестилетнему Макарке, и он уже устал
удивляться тому, как часто мама это делает: бывало, новый дядя, его новый
папа, жил с ними всего одну неделю.
Потом мать перестала уже и говорить это слово - "муж", и новые дядьки
менялись каждый день. Макарку мать укладывала спать рано, и если он не
засыпал, требовал, чтобы его пустили посмотреть телевизор в общую комнату,
она кричала. А потом стала давать ему таблетку. Он глотал ее и просыпался
на другой день часов в двенадцать дня, когда дяди уже и в помине не было и
напоминали о нем только пустые бутылки на столе, тарелки с остатками
засохшей колбасы, капуста да остывшая картоха.
Макарка доедал эту колбасу, капусту, картошку, а потом включал
телевизор и ждал, пока придет с новым дядькой мать. торопливо накормит его
на кухне и отведет в свою комнату, а там опять начнет совать ему в рот
снотворную таблетку, чтобы не мешал.
Пацан, в общем, матери не сопротивлялся, да однажды -будто его кто в
бок толкнул - взял таблетку в руку и, пока мать отвернулась, спрягал ее,
воду из стакана выпив, будто снотворное запив.
Ему не спалось, ясное дело, ведь укладывали его часов в восемь, а то и
в семь, и перегородки в доме были тонькухонькие, и дверей между комнатами
не существовало - висела тольтсо занавеска из плотной ткани.
Макарка лежал, о чем-то мечтал, совсем детском, не очень вслушиваясь в
голоса за стеной, привыкший к каждодневным мамкиным гостям. Но потом голоса
стали громче и резче, мужчина крикнул матери, что она обокрала его,
впрочем, это был не крик, а крикливое мычание - слова он выговаривал плохо,
мать ему отвечала тоже так, будто слова ее размывало, Макарка поднялся с
кровати, подошел босиком к занавеске, прикрывающей дверь, приоткрыл ее и
застал самое страшное: мужик, совсем молодой, моложе его матери, почти
пацан, сильно пьяный, схватил нож, которым они резали твердую колбасу и
сало, - острый такой и короткий нож, и всадил его в мать.
Она закричала, а он бил и бил, и тогда заорал Макарка. Парень с трудом
отыскал его глазами, качаясь, пересек комнату, схватил мальчишку в майке,