"Альберт Лиханов. Никто (Повесть)" - читать интересную книгу автора

носки, чтобы нырнуть под одеяло, а он уже лег, растянулся, пытаясь
расслабиться, - и тут, без всякого предупреждения, без повода, без знака,
из него что-то выпучивало, выгибалось, лезло, неясное поначалу, в самые
малые его годы, но потом все-таки каким-то образом выражаемое...
Он терял опору под собой - вот как это выглядело. Однажды, на речке,
когда, как и многие другие, он учился плавать под наблюдением Георгия
Ивановича - длинного, нескладного, худого, в длинных семейных трусах, будто
какая несуразная цапля, стоящая по колено на мелководье, и приглядывающего
за всеми сразу, - так вот, однажды, побулькав на отмели и решив по
глупости, что освоил новое умение, Кольча оттолкнулся ногами ото дна и
сделал несколько лихорадочных гребков в сторону глубины. Тут же он
опустился снова, норовя опять оттолкнуться, но дна не нашел, оно исчезло, и
его повело вниз - вот тогда он и ощутил это странное состояние: снизу
живота, к пупку, а потом к горлу стрелой пронеслась какая-то озаряющая
последняя молния, которая помимо желания включила все его силы - ноги и
руки отчаянно задергались, он выскочил наверх и тут же оказался в руках у
Георгия Ивановича, стоявшего теперь не по колено в воде, а по самое
горлышко.
Тот, не расходуя слов и даже, кажется, совершенно не волнуясь,
каким-то умелым ухватом взял Кольчу за пространство между ног и за одну
руку и резко толкнул к берегу. Дальше Кольча уже надыбал ногами дно,
выбрался на берег, сел прямо в прибрежную, затоптанную ребячьими ногами
глину и долго, не глядя по сторонам и особенно боясь встречного взгляда
Георгия Ивановича, оклемывался, приходил в себя, вспоминая жуткую молнию,
просквозившую всю его суть.
Вот так же - не тело его пробивая, не нутро, а все нервы стягивая
странным замыканием, корежа что-то такое, что важнее кишок и даже самого
сердца, ломало Кольчу без всякого на то предупреждения - не часто, но
иногда, и чем старше он становился, тем все больнее, что ли...
Постепенно, взрослея, он ловил себя на том, что эта ломка случается с
ним чаще всего после разговоров о мамашках, например, после того, как
мамашка являлась к кому-нибудь из их палаты, и ребята то вяло, то с
ехидцей, но всегда без злого смысла - все ведь такие же, почти все -
рассуждали на тему родни, родных мест, неведомых отсюда, из этого серого
интерната, о пьянствующих и гулящих матерях.
Эх, взрослые, беспутные люди! Включить бы на всю Росси-юшку прямую
трансляцию по тайно проведенной радиолинии того, что говорится в
предотходной, предночной мальчишечьей или девчоночьей спальне, о вас,
родные кровинушки, родительницы, благодетельницы - про мужской род уж и
вовсе помолчим. Эк бы покорежило вас, ежели, ясное дело, вы не в стельку
покоитесь в сей не совсем поздний час, если головушки ваши грешные не
затуманены сивухой, если вы вообще еще в силах соображать и хоть что-нибудь
чувствовать.
Когда выключен свет, а воспиталка ушла, пожелав спокойной ночи, а
перед тем, не стесняясь свидетелей, посоветовав какому-нибудь ушастику
Макарову не обоссаться этой ночью, употребив при этом, конечно же, вежливое
слово "описаться", потому как, к примеру, в шестом классе пора уже
воспитывать волю и без медицинских вмешательств самому избавляться от
энуреза, в просторечии - недержания мочи, так вот, когда выключен свет и
серая, как весь интернат, грымза, ненавидящая их всех Зоя Павловна, только