"Виктор Лихачев. Кто услышит коноплянку? [H]" - читать интересную книгу автора

Павлова произнес: "Спасибо, что вы нам позвонили. Нас нет дома. Если захотите оставить свое
сообщение, сделайте это после гудка". Оставлять сообщения Михаил не хотел. До него только сейчас
дошло, что идет разгар рабочего дня. Однако больше всего расстроило Киреева и даже покоробило
это "нас", "нам". Он еле дождался вечера, не будучи в силах ни есть, ни работать, ни читать. Только
тупо смотрел телепередачу, не понимая, о чем в ней идет речь. Наконец, после девятой или десятой
попытки на другом конце знакомый до боли голос Гали - немного распевный, с нехарактерным для
московского говора произношением буквы "г" на южнорусский манер:
- Я вас слушаю, говорите.
- Извини, что беспокою. Я совсем быстро.
- Не поняла, это кто?
- Галя, это Михаил. Извини, говорю, что беспокою.
- Я слушаю, слушаю.
- У меня проблемы тут возникли...
- А я здесь при чем? Послушай, Кира, давай все решим раз и навсегда. Я от тебя и ушла потому, что
у меня вот где твои проблемы. Решай-ка их, дорогой, сам. Все.
- Галя, постой, не бросай трубку. Я заболел, причем очень серьезно. У меня...
- Киреев, если бы кто знал, как ты мне надоел со своими болячками! Иди в больницу. Лечись. И
поменьше хитри. Ты думаешь, я не понимаю?
- Чего не понимаю?
- В том году у тебя приступ был серьезный. Помирал. Кира, не бери меня больше на жалость. Я к
тебе все равно никогда, слышишь меня, повторяю, ни-ког-да не вернусь. У меня сейчас другая жизнь.
Киреев был раздавлен. Впервые в жизни он не знал, что говорить. Рассказывать о болезни, просить
прощения, как хотел раньше, - было глупо, и он это почувствовал. Положить трубку? Но она,
наверное, это сейчас сделает сама. Однако, не дождавшись от Киреева ответа, Галина, похоже,
удивилась сама. Голос ее стал мягче.
- Не обижайся, Кира. Что ты молчишь? Не пытайся ничего изменить - так будет лучше. Нас ведь
ничего больше не связывает - ребенка и того не нажили.
- Ты же сама столько лет говорила, что надо на ноги встать.
- Вот-вот, все я должна была решать. А ты мужик или не мужик? Вон Павлов, он меня и спрашивать
не стал.
- Спрашивать что?
- Ну и дурак же ты! А то самое. У меня уже два месяца срок.
- Ты беременна?
- Не хотела пока никому говорить. Сергей тебе, кстати, привет передает.
- Да, да... Спасибо... Горячий привет получился. - Для Киреева это был еще один удар. Но, как
оказалось, не последний. Галя и не думала скрывать своего счастья. Киреев слышал в трубку, как она
переговаривалась с Павловым.
- Что спросить, Сереженька? А... поняла. Кира, Сережа спрашивает, ходил ли ты к Хайкину? Это он
тебя рекомендовал ему.
- Нет, не смог, я сегодня...
- Ну что ты за человек? - Галя опять вскипела. - Он, видите ли, не смог! За тебя просят, а ты...
Нет, Сереженька, он не ходил. Не знаю, говорит, не смог. Конечно, сдурел. Почему не смог, слы...
Киреев положил трубку. Значит, и к Хайкину его позвали потому, что... А какое, собственно, теперь
ему дело до Хайкина, Павлова и всех-всех-всех? Киреев опустился на пол, обхватил голову руками.
Ему очень хотелось плакать, но он не умел этого делать. И тогда он заскулил. На одной, протяжной и
тоскливой ноте заскулил:
- У-у-у...
Безжалостный, равнодушный мир вышвырнул его на обочину. Он еще не знал, что это за обочина, но
уже понимал, что никому в этом мире не нужен. Осталось только разобраться в том, кто обманул его.
Кто ему внушил, что он самый уникальный, неповторимый и что родился Михаил Киреев на свет, дабы