"Виктор Лихачев. Кто услышит коноплянку? [H]" - читать интересную книгу автора

Киреев не хотел становиться причиной ссор хозяев и немного сменил тему:
- Теть Лен, а почему в церкви народу никого не было?
- А кому там быть? Завтра воскресенье - поболе будет. Но раньше в основном наши, поповские,
туда ходили, а ноне и у нас церковь работать начала, из Мичуринска батюшка по воскресеньям ездит.
А откуда в Пальном народу взяться?
- Ну вот, объяснила. Завтра придет народ. Федоровские ходят, балабановские. Хотя... Мало,
конечно.
Видя, что Иван согласился с ней, пошла на уступки и тетка Лена:
- Человек он и впрямь хороший. И проповеди душевные говорит. А что бродяги к нему ходят, может,
и впрямь бабы брешут.
Они еще о чем-то говорили, но Киреев уже засыпал. Увидев это, разбрелись по своим уголкам и
хозяева. Ему, гостю, выделили кровать, на которой никто не спал. Иван вообще не стал раздеваться и
лег на печке, на сундук, освобожденный теткой Анюткой, отправилась ее младшая сестра. Со стен на
Киреева смотрели фотографии молодых Ивана, Елены, Анны. Запел свою ночную песенку сверчок.
Тикали ходики - эти часы были старше Киреева, но ходили так же справно, как много лет назад. Все
как в далеком беззаботном детстве, не хватает только звуков гармошки за окном и звонких девичьих
голосов. Но не хватает не только этого. Тогда, в детстве, юный Миша был уверен, что каждый
следующий день будет лучше предыдущего. А потому хотел, чтобы скорее наступило завтра. Сегодня
он желал обратного. Чтобы не кончался этот вечер, чтобы подольше тянулось каждое его мгновение.
Теперь он хорошо знал: завтрашнего дня может и не быть. Для него, тетки Анютки, тетки Лены...
Сегодня в церкви его мир - внутри и вокруг него, раньше понятный и легко объяснимый, раскололся.
Кто-то повернул трубочку калейдоскопа. Или снял еще одну повязку с глаз. Смутно он догадывался,
что начинает смотреть на окружающий мир другими глазами. Глазами, на которых больше не было
повязки... И совершенно неожиданно для себя он произнес слова, которые не говорил никогда, но
которые давным-давно слышал от бабушки. Та, засыпая, всегда произносила шепотом: "Слава Тебе,
Господи. И спасибо за все!" И он тоже произнес эти слова. Произнес и, словно застыдившись,
прислушался. Но все оставалось по-старому: пел сверчок, тикали ходики, а с освещенной луной стены
смотрели на него молодые хозяева этого дома.

Глава двенадцатая

Себя перебороть, переродиться,
Для неизвестного еще служенья
Привычные святыни покидая, -
И в каждом начинании таится
Отрада благостная и живая.
Все круче поднимаются ступени...
Когда Киреев повторял под стук колес скорого поезда ставшие любимыми строки и пытался
объяснить себе, что же произошло с ним в маленькой сельской церквушке, Софья Воронова решала
для себя самый главный на тот момент вопрос: идти ей на день рождения Аллы Петровой или нет.
Покойный дядя учил ее, что решение можно принимать сколь угодно долго, но, приняв его, ни в коем
случае нельзя жалеть о выборе. С одной стороны, не прошло еще девяти дней после смерти Смока.
Целый год носить по нем траур, как безутешная вдова, Софья не собиралась, но все-таки: удобно ли
идти на день рождения ей, племяннице недавно убитого человека? Причем она с каждым днем все
более и более скорбела об утрате, понимая к тому же, какой опоры в жизни лишилась. Но тот же Смок
подсказал когда-то ей средство от невзгод и житейских бед: "Займись делом, любимым делом. Войди
в него без остатка - и любая скорбь отступит". Она так и сделала. И это помогало - пока она
занималась делами. А вечером печаль возвращалась. Ей захотелось на кого-нибудь опереться,
поплакаться спокойному, рассудительному человеку. И чтобы он был похож чем-то на дядю.
Вспомнила про Алекса. Этот мальчик у нее хоть и задержался дольше остальных, но и к нему Софья