"Виктор Лихачев. Кто услышит коноплянку? [H]" - читать интересную книгу автора

Киреев считал, что есть какая-то область таинственного, нашему разуму неподвластная. С другой
стороны, олицетворять некое высшее начало ему было легче с абстрактным Космосом, нежели с
Иисусом Христом, который ходил некогда по земле, а потом был распят и вознесся на небо. Еще
меньше верил он в загробную жизнь. В свои студенческие годы Михаил Прокофьевич слушал лекции
по научному атеизму. И даже тогда его позабавило объяснение преподавателя о причинах,
заставляющих людей верить в Бога. Самой главной специалист по атеизму назвал боязнь смерти.
Юный Киреев не мог верить в Бога не в силу каких-то глубоких личных размышлений - наоборот, он,
как все, записал доводы преподавателя в тетрадь, чтобы потом, на экзамене, быть готовым их
повторить. Все обстояло проще: тогда еще была жива бабушка Дуня, которую Михаил Прокофьевич
очень любил. Приезжая к ней в деревню и видя в кухне над обеденным столом иконы, школьник Миша
Киреев горячо доказывал бабушке, что Бога нет. Бабушка не спорила, а только улыбалась: "Какой ты
у меня умный. Может, ты и прав, но я верю в Бога и ничего с собой не могу поделать". А однажды,
уже перед смертью, она сказала фразу, очень удивившую его. Сказала так искренне, что Миша, уже
ставший студентом, не мог не поверить ей: "Легче жить, в Бога не веря. Что для неверующего
смерть? Уснул и все. А я бы и рада вот так уснуть, но не могу. Боюсь". - "Чего боишься?" - "Бога
боюсь. Грехов у меня много, и за грехи эти он меня не помилует, а отправит в ад на вечные мучения".
И хотя Киреев искренне смеялся над всем сказанным об аде и рае, в глубине души он не мог не
преклоняться перед такой сильной верой его безграмотной бабушки.
Сейчас, в отличие от бабы Дуни, его страшило вот это - "уснул и все", но в своем нынешнем
положении Киреев не мог не оценить еще раз всей неправоты почти забытого преподавателя
научного атеизма. Он размышлял так: "Ну, хорошо, я ухвачусь как за соломинку в неведомого мне
Бога в надежде, что Он дарует мне жизнь после смерти. Но для этого мне необходима сила веры,
которой обладала моя бабушка и ее сестры. Они боялись смерти, потому что боялись Страшного суда,
я боюсь смерти, ибо страшусь исчезнуть из бытия. В любом случае, даже если я начну искренне
верить в Бога, страх перед концом не исчезнет. Это как в "русской рулетке": из семи патронов только
один несет смерть. То есть вероятность смерти для игрока - всего одна седьмая. Но что, ему от этого
легче? Он перестает бояться? Так и для меня. Если даже неверия у меня останется всего на одну
седьмую и я перед смертью причащусь и призову Бога, куда мне деться от страха? А раз так, то не
страха ради люди верят в Него. Тогда ради чего?"
Но в данный момент Киреева больше занимал другой вопрос. Для него стало чем-то вроде игры
находить везде парадоксы. Если он встречал на улице парня с выкрашенным гребнем волос и в
одежде, более подходящей для огородного пугала, Михаил Прокофьевич отмечал про себя, что этот
человек весь состоит из комплексов и желание быть непохожим на других есть всего лишь
подсознательное стремление избавиться от этих комплексов, а вовсе не свидетельство какой-то
внутренней свободы. Если раньше Киреев легко "заводился", вступая с кем-то в спор, а спорить он
любил до хрипоты, стремясь во что бы то ни стало доказать свою правду, то теперь Михаил
Прокофьевич понял: победить в споре очень легко, для этого надо... не спорить, а сразу же
согласиться с тем, кто с тобой спорит. Он сначала растеряется от такой легкой "победы", но затем
уже без раздражения оценит и твои аргументы. И с удивлением подумает: "Кто его знает, а может
быть, я не прав". В связи с вышесказанным Киреев не спешил, например, бросаться в "объятия"
экстрасенсов. Чем большей славой было окружено имя того или иного "целителя", тем большее
недоверие этот кудесник вызывал у Михаила Прокофьевича. К тому же ему был памятен один эпизод
из его журналистской практики. Кирееву поручили написать об одной народной целительнице, якобы
лечившей все известные в природе болезни. Бабка проживала в одном отдаленном районе Т-ой
области. Добравшись до места, Киреев поспешил не к ее дому, а завернул в другую сторону. В этом
заключался его метод: прежде чем составить собственное мнение о том или ином человеке, для
большей объективности расспроси о нем тех, кто наблюдает и знает его много лет. Он тогда, кстати,
один повернул в сторону, - остальные приехавшие дружно направились к дому бабы Нюры. Всю
дорогу до деревни только и разговоров было, что о чудесах этой удивительной старушки. О том, как
она собирает с молитвами траву, как определяет "на глаз", чем болен человек... Кирееву, имевшему с