"Виктор Лихачев. Кто услышит коноплянку? [H]" - читать интересную книгу автора

тамбовской деревне жил дед, глубокий старик. Сколько лет было деду, никто не знал, говорили, что
не менее ста. Собрался тот старик умирать и попросил перед смертью рюмку водки: "За всю жизнь я
ни капли не пригубил, хочу хоть перед смертью узнать, что же это такое и почему ее люди пьют".
Принесли деду водки. Махнул дед рюмку, обтер губы - и замолчал. Долго молчал, а потом говорит:
"Эх, какой же я был дурак!".
После третьей рюмки Киреев почувствовал настоящий прилив сил. Захотелось послушать хорошую
музыку. Он вспомнил, что давно не доставал кассету с песнями Тухманова. Особенно Киреев любил ту
песню, что пел Ободзинский. Эта песня была о нем, о его первой любви. Нашел кассету быстро,
поставил ее на самый тихий звук - не потому, что дорожил сном соседей, сейчас он думал только о
себе, - просто ему доставляла удовольствие сама мысль, что только он один будет наслаждаться этой
песней. Дивный голос Ободзинского запел: "Льет ли теплый дождь, падает ли снег, я в подъезде
против дома твоего стою. Жду, что ты пройдешь, а быть может, нет, стоит мне тебя увидеть..."
Взгляд упал на валявшиеся на полу книги и тетради. Киреев принес из кухни бутылку, рюмку, остатки
шпрот. Сидел на полу, подпевая певцу, листал книги. Незаметно увлекся.
"Песню подобрал на гитаре я, жаль, что ты ее не слышишь, потому что в ней, грусти не тая, я тебя
назвал самой нежной и красивой..." Ого, да это же все я писал двадцать лет назад... "Дневник
прочитанных книг". А это что? "Мудрые мысли".
С одной стороны, многое из того, что спустя столько лет вновь попало ему на глаза, Кирееву казалось
наивным, но с другой... Он вдруг вспомнил забытое чувство радости от встречи с новым, доселе
неизвестным, вспомнил, как он собирал книги по искусству. Вспомнил, как два раза в месяц выбирался
в Москву. Программа была традиционной и очень насыщенной. Сначала он посещал несколько
художественных выставок, затем пил кофе по-турецки в Доме журналиста на Гоголевском бульваре...
Что было дальше? Дальше он в магазине на Новом Арбате покупал диски, нет, тогда говорили
пластинки, - пластинки с классической музыкой... Покупал в "Балатоне" бутылку "Токайского" и шел
на футбол.
"Где тогда "Торпедо" играло? В "Лужниках" или на Автозаводской? В "Лужниках", конечно. А на
последней электричке ехал домой. Господи, и все это - на студенческую стипендию в сорок рублей!
И, самое главное, не ценил всего этого. Вот когда закончу институт, думал, тогда заживу. А потом
думал зажить после женитьбы, после новой должности, новой работы... А сейчас - живу в Москве, а
на футболе лет пять не был, о выставках забыл, пластинки под диваном пылятся, книги по искусству
зевоту вызывают. Почему?"
Постепенно бутылка пустела. Закусывать было нечем, да Кирееву и не больно хотелось. В его архиве
оказалось много записных книжек с выписанными умными мыслями из книг. Одну раскрыл наугад.
"Вот на это я зря время тратил. Слышишь, Федор? Мысли-то они, может, и умные, но и смысл отчего-
то не через голову до тебя доходит, а через собственную шкуру. Ну-ка, что здесь написано? Ага.
"Самое страшное из зол - смерть - не имеет к нам никакого отношения, так как, когда мы
существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, мы не существуем. Эпикур".
Представляешь, Федя, какую этот Эпикур глупость сказал? А я эту глупость когда-то переписывал.
Положим, он прав. Эти философы не дураки были. Но скажи мне кто-нибудь такие слова вчера, когда
мне врач тот, собака, приговор произнес, мне бы что, легче стало? А вот сегодня, после встречи с
тобой, Федя, и выпитой бутылки, я его понял. И согласен я с ним. Вот сегодня, сейчас я живу, чего же
я себя раньше времени хоронить должен? Почему, спрашиваешь, он глупость написал? Я неправильно
выразился. Эпикур не глупость написал, он был глуп, когда думал, что человеческую мудрость от ума
к уму передать можно. Нет, только от сердца к сердцу, и чтобы так проняло, как меня эта водяра
жгет. А бывает еще хуже. Лев Николаевич Толстой - ты о таком слыхал, Федя? Так вот, Лев
Николаевич чуть ли не религию собственную сочинил, написал, что, поняв правду жизни, умирать
легко. А сам перед смертью как из Ясной поляны рванул? Я думаю, что к нему эта... с косой постучала,
как ко мне сегодня... вот он и рванул из дому. Я, положим, по квартире как оглашенный гонялся, а он
на Кавказ от смерти убежать хотел. Наивный старик. А других ведь учил уму-разуму. Я читал где-то,
как артист Дикой умирал. Был такой, очень Толстого уважал. К нему один человек пришел, а у Дикого,