"Виктор Лихачев. Кто услышит коноплянку? [H]" - читать интересную книгу автора

чисто автоматически размахнулся, чтобы прибить прусака, но неожиданно... Со стороны, наверное,
это выглядело нелепо. Полуголый, бородатый мужчина, что-то бормоча, бежит на кухню. Видит
таракана, рука размахивается для удара... и вдруг зависает в воздухе, мужчина медленно оседает на
стул и начинает плакать. Как баба - в голос и как ребенок - размазывая слезы руками. Беготня,
бессмысленная и судорожная, прекратилась. Говорят, что если слепой от рождения человек получает
возможность видеть, то первое человеческое лицо, которое он увидит, покажется ему самым
прекрасным на свете. Самый обыкновенный таракан, вечный спутник и нахлебник человека, стал
причиной того, что сознание вернулось к Кирееву. Более того, первая пришедшая в голову мысль
показалась Михаилу Прокофьевичу самой глубокой и бесспорной из всех посещавших его когда-либо.
Он всю жизнь считал, что раз он человек, то "звучит" гордо, что рожден он для чего-то обязательно
важного. В тот момент, когда Киреев был готов прихлопнуть таракана и бежать дальше, прячась от
постигшего его животного ужаса, он вдруг ощутил свое абсолютное ничтожество, понял, что является
по сути дела таким же тараканом.
"Этот прусак вышел на пропитание, повстречался со мной и должен сейчас погибнуть. И ничего в
этом мире не изменится: одним тараканом меньше, одним больше - какая разница? Он сейчас
шевелит усами и вспоминает свою тараканью мамочку, надеясь, что я его не вижу. А я увидел и
сейчас прихлопну. Но кто-то большой, огромный, перед кем я сам таракан, - природа ли, Бог или
Космос, право, не знаю, - решил прихлопнуть меня. И ничего в этом мире не изменится: одним
Киреевым больше, одним меньше - какая разница? И получается, что мы с этим прусаком - ровня.
Мне тоже умирать страшно и жить хочется. Я тоже кричу криком, а никому до этого никакого дела
нет... Не буду я тебя убивать. Кто знает, может быть, ты в моей квартире кроме меня - единственная
живая душа. Хлеба нам с тобой хватит, Федя. Живи".
На часах было около четырех. Странно, но слезы и одновременно пришедшее понимание собственного
ничтожества успокоили его. Он представил себя человеком, бредущим по дороге с повязкой на глазах.
И вот кто-то снял эту повязку. Нельзя сказать, что он прозрел, наверное, другие повязки оставались
на глазах, но кое-что Киреев стал видеть по-другому. Ему вдруг показались смешными прежние мечты
о славе, богатой жизни, успехе у женщин...
"Дурак ты, Киреев, всю жизнь откладывал эту самую жизнь на завтра, на потом, а надо жить
сегодняшним днем. Вон Федор, сидит сейчас в своей норке и радуется, что пронесло, что жив остался.
А уйду я из кухни, свет выключу, он, бедолага, опять за пропитанием отправится. За что мне на жизнь
обижаться? Все-таки сорок годков я прожил. Глупо прожил - это другой вопрос, но другим и этого не
дается". И еще он вспомнил, что в холодильнике уже месяца три стоит непочатая бутылка водки.
Вспомнил, что все последнее время он мечтал поскорее залечить якобы язву, а потому спиртного в
рот не брал. До рассвета было еще далеко, Киреев придумал, чем он займется сейчас. На душе стало
еще легче. Достал бутылку, нашлась банка шпрот и кусок хлеба. Каждое действие, каждый шаг
доставляли ему почти физическое удовольствие. И пока он доставал рюмку, пока открывал шпроты,
"внутренний голос" спокойно вел свой монолог:
"Киреев, ты понял, как чувствуют себя безногие люди? Они смотрят на тех, кто может ходить,
завидуют и мечтают о том, чтобы пробежаться босиком по траве. А ходячие топчут землю и никогда
не поймут безногих. Они для осуществления счастья как бы выставляют условия. А кому, собственно,
выставляют? Копят, к примеру, одиннадцать месяцев деньги на отпуск. Накопив, берут с боем
билетные кассы, а затем лежат где-нибудь в Крыму на пляже вверх животом и думают, что это и есть
счастье. Глупые, счастья не бывает через одиннадцать месяцев. Сама жизнь - счастье. Нет, не так -
это слишком громко сказано, а значит, фальшиво. Вот эта огромная луна за окном - счастье. Эта
бутылка водки, запотевшая от холода, - счастье..."
Первая рюмка пошла тяжело. Киреев привык водку запивать чем-нибудь сладким, но запивать было
нечем. Внутри обожгло, боль стала еще острее. Зато спустя минуту стало хорошо. Уже несколько
месяцев у Киреева не было настоящего чувства голода, а сейчас ему впервые захотелось есть. Он
вспомнил, что последний раз ел почти два дня назад. Но он не стал закусывать, а сразу налил вторую
рюмку. Дело пошло веселее. Ему вспомнилась история, которую когда-то рассказывал отец. У них в