"Владимир Личутин. Венчание на царство ("Раскол" #1) " - читать интересную книгу автора"осудареву" дорогу русской прозы. А Личутин, теперешний хранитель тех
древних сокровищ, получил ключи от них из рук в руки от своих земляков и предшественников, дивных сказителей Севера - Бориса Шергина и Степана Писахова. Его, Личутина, проза и прежде поражала глаз причудливым богатством убора. А ныне, в "Расколе", у писателя точно и впрямь раззудилось плечо и он в каком-то неистовом кураже настежь распахнул свои заветные короба, туеса, сундуки. Чего тут только нет! И ситец, и парча, как у бывалого коробейника. Яхонты, жемчуга, изумруды, смарагды, сапфиры... и еще много такого, чему мы, по бедности своей, и названья-то позабыли. Так ведь на то и существуют Даль, Срезневский, Ожегов и другие-многие словари. Они же пылятся на полке почти в любой русской семье. Для чего мы их покупали? Может, раскроем наконец, покопаемся в поисках ключей к тем ларцам, что нам с такой щедростью дарит писатель? Проза Личутина музыкальна - сразу узнаваемым русским ладом, живой интонацией, мелодичностью подслушанных у народа, с сердцем сказанных выражений ("Выражается сильно русский народ", - изумлялся Гоголь). Простонародный язык, прежде всего, поэтичен: меткие словечки-клейма, ядреные пословицы и прибаутки, поразительные до смелости стяжения метафоры - все это так и слетает у простого люда с губ и льется легко, весело, словно песня. В этом отношении век выбран писателем благодатный - ведь до раскола, по сути дела, все были простолюдины, даже бояре с дьяками, даже и царь с патриархом, а уж про стрельцов и калик перехожих и говорить нечего. Историки, знатоки мелоса, утверждают, что какой-нибудь обычный рынок в какой-нибудь новгородско-вологодско-архангельской земле в старину звучал как опера - люди не говорили, а пели. Рудименты этого сохранились по сию пору. Стоит только побывать в гостях у писателя, послушать его разговоры с братом, женой, тещей, детьми, чтобы сразу окунуться в эту - певучую - волну. Так же певуча и проза Личутина. Но она не менее того живописна. Глаз писателя по-охотничьему зорок. Описания северной природы или родной матушки-Москвы в "Расколе" такой переливчатой гаммы и пластической силы, что просятся в хрестоматию. Ими, как правило, начинаются главы - в силу традиции и канона. "Давно ли, кажется, повыгарывала Москва, еще не изветрился дух головней...". Или: "Сначала под сугробами заточились ручьи, хлопотливо завозились, как цыплаки под наседкою". Природа и история у Личутина - одно нерасторжимое целое, спаянное единой космической силой - духом, "гением" единого пространства и времени: "Русь легла, раскорячась, на две стороны света, и в брюшине у нее запоходили дурные ветры". О чем это - об истории или географии? Обо всем сразу. О Руси. Чувство природы, отлитое в небывалые и в то же время единственные слова, достигает местами такой колдовской прелести (не то что доправославной, но даже доязыческой), что просто не верится, что это все написал человек, а не сама природа явила вдруг свой словесный портрет. Думается, это и есть один из признаков подлинного искусства - когда нам кажется, что написанного просто не могло не быть, что оно было всегда, |
|
|