"Владимир Личутин. Венчание на царство ("Раскол" #1) " - читать интересную книгу автора

и отвел в сторону белесоватые глаза; заторопясь, он снял с мытаря кашный
котел, пристукнул в середку поддона, вынесенного из карбаса, и, досадуя,
поплевал на обожженные пальцы. Ночь прошла - и слава Богу, опять же
возблагодарим Господа, что живы и готовы с открытым сердцем встретить
благословенный день, а брюхо, что котел, оно пустоты не любит.

...Пока же рассаживаются поклонники, пока заправляются вытью, готовясь
в путь недолгий, но рисковый, мы на каждого взглянем исподтишка, навечно
запоминая: ибо всякий человек, пускай и случайно родившись, уже достоин
приметливого взгляда.

...Созонтко прижал к груди ковригу и, отчаянно сопя, отвалил три
однорушных ломтя. "Пожалуйста, с нами хлеба-соли есть", - пригласил он
добродушного случайного спопутчика: тот в это время усердно копался в
дорожной укладке. "Незваный гость хуже татарина. Вам, поди, не одне сутки
дорогу ломать", - заотказывался тот, не подымая от поклажи глаз. "Дак и не
обеднеем. Свое едим, свое потчуем". - "Уж и не знаю, право. Братия
монастырская удоволила, не даст пропасть с голоду". - "Экий ты ломоватый. На
ломоватых черти воду возят".

Попутчик лишь для прилику поотказывался и, перекрестившись, с охотою
подсел к братской трапезе, вытянув ноги в сафьянных красных сапогах. "Знать,
не простой человек. Коли есть гроши, то и мужик хороший", - насмешливо решил
хозяин трапезы. "За молитв святых отец наших..." - Созонтко скоро отчитал
молитву, обратившись к солнцу, сын же его встал на колена, низко склонив
голову, и пшеничные волосы его осыпались на камешник. Потом всяк занял
приличествующее место; Созонтко первым запустил ложку в кулеш, потянул мяса;
ел он трудно, долго перетирая волоти худыми зубами, отворотясь от трапезы,
вроде бы стыдясь народу. У Созонтки лицо было притягательное своею
страшностью: левая щека словно бы выедена до самой кости; туго натянутая, с
былыми язвами, кожа казалась прозрачно-глянцевой, просвечивала насквозь;
левый же глаз, вывернутый изнанкою, окаймлен кроваво-красной бахромою,
правый белесый глаз насмешлив постоянно; левое ухо порвано, без мочки, и
даже длинный, подбитый сединою волос не скрывал корноухости. Созонтко среди
двинских помытчиков славился за известного поединщика, девять раз брал
медведя из берлоги на рогатину из одной лишь удали и бахвальства, трижды
назывался в царские медвежьи бои с вилами. Один раз был пожалован государем
Михаилом Федоровичем кафтанцем, другой раз двумя портищами сукна-настрофиля,
третий же раз сыграла судьба с Созонткой злую шутку. Подвело ратовище,
хрупнуло под "мамкиными" лапами, и угодил Созонтко зверю на именины, в
недобрые объятья. Сломал он медведице шею, чем немало потешил царя, но и
мужика убил зверь чуть не до смерти. За удальство свое был жалован двинский
помытчик пищалью польского дела с замком колесным, резным, серебро с чернью,
а станок яблоневый, на нем сечены травы. Вот она, винтованная пищаль
польского дела (всем на зависть), лежит подле ноги, а в торбочке из
нерпичьей кожи, расшитой женской рукою и притороченной к поясу, - весь
огневой заряд, да подле в чехольце из рыбьего зуба трутонаша, кремень и
кресало, с другого боку кинжал двуострый с наборным череном. Самосшитые
бахилы, пропитанные ворванью, ступнею в медвежью лапу, раскатаны до рассох и
перехвачены под коленами тканой цветной тесьмою. Сермяга из домашнего