"Владимир Личутин. Любостай" - читать интересную книгу автора

Все в природе прорисовано куда тоньше и резче рукой твердой и чуткой: это не
размытая среднерусская акварель, здесь само пространство не отпугивает, но
завлекает в неумолимое гигантское чрево, как в серебристую трубу, из глубины
которой зазывает кто-то тонким звенящим голосом. Это и есть обман, чары,
кудесы для неспокойной бродячей души.
Я наезжий, случайный гость, потому мне и видится все как колдовская
картина, неотчетливо подумал Бурнашов, одергивая себя и уже с пристрастием
разглядывая извив улицы, заполненной темными суровыми избами в два жила. Не
дома, а крепости из листвяка, жилье без износу, на века. Край земли, но
какая устойчивость жизни. Для кого-то этот берег, который топчу и я, был
лишь временным пристанищем, чтобы воткнуть над костерком мытарь и повесить
медный котел с вытью. Так, значит, усталые люди скопились в этот погост, а
сильные пошли дальше? Но разуверившимся, слабым духом зачем рубить такие
хоромы? Иль конец всякого пути записан в нашей душе, когда мы вдруг
восклицаем: "Баста, закоим понапрасну истирать подошвы!" - сбрасываем со
спины котомицу и начинаем обустраивать жизнь. Значит, человек движется
вперед, пока есть в нем энергия пути. Ведь в многотрудной дороге вольный
новгородец миновал куда лучшие жирные земли и пустующие заливные наволоки;
он пересек суземье, полное боровой дичи и зверя, и не соблазнился
благолепием светлых необжитых озер, кипящих от рыбы. Скажите, как отыскивал
человек в таком пространстве край своей дороги и что за сила приневолила его
втыкать причальный кол? И вот осел на берегу реки, за спиною пространные
болота, когда даже для кладбища не сыскалось сухого веретья; вон они, серые
кресты, покосились средь болотных кочек.
Диковинно выживание, но сама эта жизнь разве отличается чудесным
образом от той, какой живу и я? Она так же примитивна, из всех щелей так и
прет голая физиология неустроенного, крайне дикого быта... Ну и что? Не за
бытом же я мчал сюда, мял ноги, тратил время и деньги. Но какой струит
небесный свет, какая разлита кругом тихо гудящая музыка, словно пробуют
самые малые малиновые колокола! А пил ли ты где подобный воздух, когда грудь
твоя не чувствует тягости, и сердце живет само по себе? А видал ли подобные
краски затихающей в предосенье природы? Потому и в избу не тянет, в душноту
комнат, пропахших от долгой гулянки, под низкие потолки. Как высоко
прорастаешь ты с деревенского угора, даже темные громоздкие избы не
пригибают твоей выи. Просто ты, дурень, высоко стоишь, на самом буеве, на
мирском глядене, потому и мир распахнулся у твоих ног, раскрылся обнаженно и
светло. Вот и кажешься сам себе матерым, полным воздуха. Но ведь легко тебе,
согласись?
Ты готов взлететь, твои кости полны воздуха, а руки словно бы обросли
пером; толкнись слегка от красной горы - и подымет тебя над миром. Вот и
насладись этим чувством покоя и душевной легкости. За этим и ехал ведь
Бурнашов?
Бурнашов оторвал взгляд от текучей воды, испятнанной рыбьими
всплесками, и споро отправился на постой. Сейчас зайду в избу и с порога
объявлю: хватит киснуть, Викентий. Час на сборы - и отправились. Всего вина
не перепьешь.
Викентий томился перед бутылкой не один. На диване, раскинув на спинке
руки, сидела гостья. Бурнашов всю ее окинул долгим взглядом. Над высоким
лбом пепельные кудряшки, на тонком, почти прозрачном лице, казалось, жили
одни глаза, столько они занимали места, прозрачные, слегка размытые.