"Владимир Личутин. Любостай" - читать интересную книгу автора

занимали багажные автоматические камеры. Серый затоптанный цементный пол,
две громадные жестяные урны, покрашенные зеленой краской, и три облезлых
дивана, один из которых занимало его, Бурнашова, распластанное тельце. Под
потолком назойливо гудела неоновая трубка, вокруг нее суетились непонятно
как сохранившиеся жизнерадостные мухи. Да, это был его родной, до щербинки
на потолке знакомый вокзальчик, где столько ночей он выспал, дожидаясь
раннего автобуса до своего сельца. Скоро дом, Лизаньку увижу, отмякше
подумал Бурнашов. Он тут же виновато спохватился, что вот, злодей проклятый,
неделю пропадал в городе и ни разу не встревожился о жене. С этим чувством
новой вины он забылся вновь, мягко, беспечально улыбаясь во сне.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Бурнашов уверовал, что жену бесценную ему господь послал. Никогда
прежде не верил в бога, а тут вдруг приписал нежданную радость не чуду, но
чьей-то всемогущей милости и доброте. А то как бы иначе отыскались они с
Лизанькой на таком громадном российском пространстве, столкнулись на
росстани в ту единственную минуту, когда и решается судьба. Задержись он
тогда у реки - и разминулись бы, не повстречавшись, не ведая друг о друге.
Игра провидения иль вершина созревшего чувства, но без любви уже и жизнь не
в жизнь: хоть в петлю головой. Бывают же такие мгновения в каждой судьбе,
когда от одиночества сходишь с ума, и высшим благом, этакими райскими кущами
мыслится тогда семья. Это после волосы на себе рвешь и сам себе дивишься,
прежнему. Втемяшится в голову блажь - и ничем не напугать человека, никак не
отговорить, сколько поучительных историй ни поведай. Бурнашову ли о том не
знать? Два раза обжегся, мечтал бобылем век кончить, а тут припекло вдруг, и
сам желанно полез в хомут. Иль природа томит и неволит мужика?
А познакомился он с Лизанькой на севере четыре года тому. Охотник, с
которым Бурнашов намерился попасть в верховья Кучемы, страдал во хмелю:
пятую дочь выдал, и свадебный угар еще не выветрился из избы. Бурнашов
маялся у реки; она завораживала и манила за излуки, текла внизу под горою
стеклянным задумчивым расплавом. Река казалась сквозной трещиной в
располовиненной земле, лопнувшей от великого внутреннего напряжения. Два
гигантских острова в небесном океане тихо отрывались, отплывали друг от
друга, чтобы никогда не соединиться более, и этот свинцово темнеющий провал
заполняли белесые плоские облака, похожие на льдины. Противный берег манил
Бурнашова своей загадочной новой жизнью, ему хотелось достигнуть его сейчас,
немедля, пока еще близок, так досягаем неизвестный материк. Отчего не
возникало этого чувства ранее? Никогда прежде любопытство не толкало его
блуждать по родному городу, безликие дома, похожие на крепостные валы, его
утомляли и удивляли до болезненности удивительной упорядоченностью бытия,
какой-то неумолимой согласованностью, словно это было одно гигантское
существо, разместившее свои телеса сразу в миллионах пчелиных сот. И никогда
после он не рвался за пределы Спаса, как обжился там, его никогда не тянуло
за ближний бор; он тайно угадывал, что ничего нового он не откроет в
затаившемся селе Воскресении. Но отчего край земли вдруг вызывает такое
недоумение, похожее на внезапный испуг, и позывает двигаться дальше? Боясь
конца света белого, того мрачного кипящего серою провала, убедился однажды
человек, что земля наша бескрайняя.
Далеко ли вроде бы от Рязанщины, но это уже иная земля, иная вселенная.