"Владимир Личутин. Любостай" - читать интересную книгу автора

- Вот чудно, а? Не пашут и не сеют, а что имеют! А народ...
Но зять Чегодаев не дал договорить, он вскинулся на свояка с непонятным
бешенством, брызгая слюною:
- Что народ, где он! Ты мне его покажи! Это у тебя в деревне народ?
Ха-ха. Быдло...
- Но это наша Русь, и другой нам не иметь. С этим народом, Михаил
Львович, нам жить. Пьет? Пьет. Но внутренне стоек и в порядочности нам всем
еще сто очков вперед даст. - Бурнашов убеждал вяло, он вдруг понял, что
слова повисают в воздухе, тратятся понапрасну, теряют ту живую энергию,
которой и крепится на миру слово. В себе бы надо носить, запоздало подумал
он. Бурнашов, честное слово, не хотел распри: ему бы сейчас упасть на
длинный ворсистый диван и утонуть в том дальнем уголке, где сейчас ярился
зять Чегодаев.
- Какая Русь? - желчно ухмыльнулся Чегодаев. - О чем он лепит, этот
жалкий актеришко? - Чегодаев переигрывал и театрально обращался теперь к
жене, чувствуя в ней немалую, но уверенную поддержку. - Твою Русь, Бурнашов,
два века покрывали угрюмые монголы и расплодили орды. Оглядись, где твоя
Русь? На севере? Куда не добрел татарин? Да и там выродки лишь. Нету, нету
Руси - и не будет. Никогда не будет. Все, точка. Остались орды нечесаного и
немытого стада с их гнусавым воем, который они определили за песню. Все-о,
все!
- А чему ты радуешься? - спокойно спросил Бурнашов, потянулся к бутылке
и ровно разлил по рюмкам. Пальцы слегка дрожали и выдавали скрытую сердечную
дрожь. - Ведь и ты быдло!
- И я быдло, - слишком скоро согласился Чегодаев и этим невольно выдал
себя. Нет, он был далеко над стадом, недосягаем, он давно ходил в духовных
пастырях. Но тут, слегка расслабленный вином, вдруг понял, что наговорил
лишнего, и решил поддаться Бурнашову, словчить.
- Ты пьян, Алеша! - вмешалась в разговор сестра. - Ты в стельку пьян и
ничего не соображаешь. И Миша говорит лишнее, он ведь так не думает. Миша
очень добрый человек, он меня любит. Ты ведь так не думаешь, правда, Миша?
Чегодаев склонил упрямую голову.
- Ну, мне пора! - поднялся Бурнашов.
- Постой, погоди! Куда ты собрался ехать, скажи мне? На ночь глядя,
куда? - Анна говорила мелко, почти всхлипывала, но сама не сводила жалобного
взгляда с Чегодаева, ожидая поддержки. Но муж не поддакивал, его небольшая
головка, прошитая сединой, была упрямо набычена. - Ты ведь пьян, Алеша.
- Я пьян? - удивился Бурнашов. - Ни в одном глазу. Нынче водку стали
слабую делать. Вот сейчас два фужера выпью и по одной половице пройдусь...
Черт знает что мычишь. Курица. Пьян, пьян! Ты что, видала меня пьяным?
Прощай.
Бурнашов уже не удостоил зятя взглядом, неторопливо прошелся по одной
половице, в прихожей отыскал тулупчик и скуфейку, мягко затворил входную
дверь. Вино вроде бы не действовало, кануло в утробу, как в песок. Еще с
трезвой головою Бурнашов отыскал возле вокзала свой автобус, опустился на
заднее сиденье, и тут его начало кружить и мутить. Он то выплывал из
беспамятства, то снова обрывался в черную клубящуюся бездну, где никого и
ничего не было, кроме невыносимой обиды. Сколько он так ехал, Бурнашов не
помнил, но лишь однажды он очнулся с больной головой и нашел себя живым и
невредимым в крохотном провинциальном вокзальчике, половину которого