"Владимир Личутин. Вдова Нюра" - читать интересную книгу автора

но только розовые от бессонницы глаза оставались сухими. След упряжки
повернул к Куртяевской часовенке, вывел к речке, и Нюра сразу насторожилась,
изготовила ружье. Канувшая ночь была безлунной, Крень, наверное, торопился,
потому что не остался на ночлег в часовенке, а, как обнаружила Питерка,
ощупью спустился к перекату, окутанному кисло пахнущим паром. Мишка Крень
хорошо знал море, его повадки, но плохо понимал норов леса, коварство
петлистых таежных речушек, потому клубящийся, воняющий пар над полой
мартовской водой смутил его. Видно было, как он неожиданно провалился у
закрайки, едва схваченной поверху иглистым ледком, с трудом вытянул из бурой
жижи ноги и торопливо полез обратно в гору, к оленям, оставляя грязные
следы. Потом Крень повернул упряжку вниз по речке, рассчитывая, видимо, что
вскоре вода успокоится и накроется пластъю льда, но, знать, спешил очень,
хотел выгадать время и поторопился, направив упряжку на самые омута,
обманчиво присыпанные снегом. И сейчас там парил черный бездонный провал...

6

Только на третий день Нюра пришла в себя и почувствовала, как словно бы
выгорела вся, и плоть ее стала невесомой, растеряв нажитую ранее грузность и
неловкость. И почудилось Питерке, что нет сейчас ничего в ней, кроме пустой
оболочки и огромной души, которой необычно легко и вновь хочется жить.
Старуха протянула исхудавшую руку за изголовье и нашарила в углу примоста
бутылку с куртяевской водой. В горле пекло невыносимо, и нахолодевшая влага
показалась невыразимо вкусной и благословенной. Нюра пила мелкими глотками,
сдерживая жадность, и с каждой минутой приходила в себя: дряблая кожа
наполнялась плотью, проявились ноющие кости, стонали бока, намятые за долгое
лежанье жестким ложем, и душа постепенно уменьшилась, обтаяла и стала
обыкновенной, но зато голова была теперь просветленной и готовно открытой
для мыслей.
Собаке, наверное, надоело охранять хозяйку и голодать у порога, и она
ушла в лес, лапами приоткрыв дверь. Выздоравливающим телом старуха
почувствовала холод в зимовке и туманно решила, что пора вставать...
Поболела, повалялась, как барыня, сказала Нюра себе, а раз не околела, то и
жить надо, шевелиться, что-то делать, а если сил достанет, то и отправляться
домой. Знать, время не пришло еще отходить на тот свет, где музыку райскую
играют ангелы, а в дивных садах зреют исцеляющие яблочки. Видно, не вступила
еще на тот смертный порог, откуда уходят в вечный покой и где никто уж тебе
не поможет: туда отплывают в сиротском одиночестве даже самые большие люди,
что на вышине у всего мира числятся, и никто из посторонних не знает, как
это случается, пока сами не повторят последний шаг, и, знать, лишь в эти
минуты крайнего одиночества все равны, когда отринуто прошедшее и будущее
уже не страшит.
Еще день Нюра провела в избушке, ела вареных куропаток и окрепла, а
следующим утром вернулась на хутор. Вокруг избы все было свежо и чисто от
снега, и Нюрин лыжный след на поляне едва просвечивал. Значит, никто не
хватился старухи, и ничья душа не заныла от неясных предчувствий и тоски.
Вступила Питерка в свое жилье, и прежние мысли вернулись к ней. Они
кружились неторопливой чередой, но переживались Нюрой каждый раз столь же
сильно и глубоко, как и впервые, когда рождались. Женщина жила так
неторопливо, как может жить человек лишь посреди природы, и даже порой