"Владимир Личутин. Вдова Нюра" - читать интересную книгу автора

кудрявым дымком сочился морозный пар. Мишка Крень стоял у порога, широко и
прочно распялив ноги, словно побаивался опрокинуться на бок, и закоченелыми
пальцами выдирал из бороды снежную наморозь. Гнедые, узко поставленные глаза
выглядывали из-под оленьей шапки настороженно и угрюмо, отыскивали в лице
хозяйки что-то согласное своим мыслям и желаниям.
- Ехал мимо, дак дай, думаю, ужо... заеду. Крюк не ахти. Принимай
гостя, Питерка. - Последние слова Крень почти выкрикнул вопросительно и зло.
Говорил он трудно, мыча и заикаясь, словно с великим трудом управлял
закоченевшим языком, а глаза шарили по Нюриному лицу, будто целились в него,
приноравливались, куда ловчее и больнее ударить.
- И не стареешь... хотя молодуха ведь... В бабы ко мне хошь? Я
слободен, ха-ха... Баба Яга. Ну-ко встань, я к тебе примерюсь.
- В постели ровня будем, чего мериться. Языком-то чеши да
приноравливайся, - ровным голосом оборвала Нюра, не обижаясь на Мишку. -
Коли гость, дак проходи, ты мне зла не делал. Мы гостям завсегда рады, -
пригласила Нюра, сама поднимаясь навстречу, костистая, большеголовая, с
прямыми плечами. Направилась к печи, чтобы наставить самовар.
- Отец-то каков?
- Бог смерти не дает...
Нюра взглянула изумленно на гостя, но промолчала, зная крутой
креневский нрав.
Мужик прошел в передний угол, сел, выкинув на столешню пудовые, синие
от мороза кулачищи с глубокими, закровеневшими рубцами на кистях. Он так и
сидел, по-бычьи склонив покатый широкий лоб, разрезанный рыхлыми морщинами,
и тупо разглядывал на руке следы от кожаного аркана-тынзея. О чем думал он в
эти минуты? Может, заново переживал пронзительные и жутко-радостные,
неповторимые мгновения, когда махнувши на все рукой, полный безрассудства и
злого отчаяния, гнал по Вазице застоявшихся оленей, настигая идущего к дому
председателя сельсовета... Метр, еще метр заснеженной улицы, теперь самый
момент, взмах напруженной руки, холодящий свист тынзея, короткий придушенный
вскрик, и вот уже безмолвное тело волочится за нартами, оставляя в снежном
бездорожье глубокую борозду, и тынзей с хрустом вминается в каменеющую руку.
Потом недолгая и странная дорога сюда. Зачем, зачем она? И мозг свербит и
саднит упрямая мысль, сейчас потерявшая свою ясность: "Я тебе исделаю
уравниловку..."
А Нюра, направив самовар, так и осталась стоять возле запечья, держа в
руке лучинник - обломок косы. Она всматривалась в гостя и пугалась его
застывшей на лице неживой улыбки. "Медведь медведем... Такой налезет, только
управляйся. Сотворил же господь человека". Нюра не испугалась Крепя, но в
душе ее ожила тревога, которая обычно холодила душу, когда охотница шла на
лося и медведя: и задор есть, и отступать поздно, а все-таки разум невольно
страшится этой дикой лесовой силы, которую нужно облукавить и одолеть.
- Так и живешь? - вдруг спросил Мишка, поднимая на Нюру угрюмый,
давящий взгляд.
- Так и живу, Михайло Федорович...
- Значит, так и живешь. Да-а...
- Как видишь. Без утайки, все на виду.
Нюра занесла на стол пузатый с погнутым краником самовар, заварила
крутой чай.
- Водки хочу, - хриплым, застоявшимся в горле голосом выдохнул Крень. -