"Владимир Личутин. Крылатая Серафима" - читать интересную книгу автора

заспанный тупенький носик и рыжую бородавку над верхней губой, и так мне
стало тошно, что готов был я разрыдаться. Отчего, какая такая смута незвано
полонила меня, и я, растравленный совестью и жалостью, долго себя мытарил и
казнил. Но почему тогда же не сбежал от греха, кто знает: словно бы хотелось
испытать себе уготованное. А помаявшись до утра, вдруг на все махнул рукою и
решил, что Она даже вовсе и не дурна, а от любви моей и вовсе захорошеет, да
и ежели по совести судить, то и я не красавец, носат и губаст, лешачьего
лика - так что самая, выходит, пара.
Утром Она объявила матери, что мы поженились, а я не возразил, и
старуха сразу развернулась широко, добыла спирту, наварила студня, нажарила
свежих наваг, нашелся оковалок застывшего сала - вот и застолье. Другим
вечером свадьба отыгралась скорая, пьяная, молчаливая: мужики темно налились
спиртом и пали, где сон блаженный застал, а мы, помнится, возлегли в горенке
на высоко взбитые пуховые перины, душно пахнущие, и глубоко утонули в
простынях. И тогда вновь что-то грустно и больно надорвалось во мне: то,
знать, навестило впервые предчувствие. А через полгода, наверное, после
свадьбы, молчаливо миновав родных в Городе, уехали мы в Вазицу; жена скоро
налилась телом, и плечи покато отекли. Теперь уже постоянно Она мостила над
жидкими русыми волосенками толстую чужую косу, сплетая кренделем, отчего
голова в затылке становилась до безобразия плоской.
Дети бы пошли, так, может быть, и уладилась бы наша общая жизнь: но тут
словно бы засохли оба на корню, и бесплодная любовь наша стала мукою и
долгим грехом оттого, что так неловко и дурно сошлись. Говорят, любое
умирание слышится издалека: сначала словно бы легкий, едва уловимый ветерок
касается твоей души, и она внезапно начинает ныть и томиться. Печально
вспомнить, но еще в брачную ночь, глядя на ее запрокинутое, припухшее от
страсти лицо с влажными прорезями глаз меж сомкнутыми веками, я вдруг
отчужденно оглядел жену и подумал, что скоро разведусь с нею. Я тогда
испугался этого впечатления и постарался забыть его, но то предчувствие,
лишь однажды навестившее меня, стало после неотвязным, а любовное ложе
закоченело. Жене бы знать ту давнюю мою мысль, и она бы прокляла меня, как
смуту и зло, чтобы тут же изгнать от себя и излечиться от напрасных
мечтаний. Она же постоянно видела причину лишь в себе, в своей невзрачности.
И потому покорно мирилась со своим существованием, старалась понравиться,
строила смешные, до отвращения смешные уловки, чтобы своею страстью
всколыхнуть меня, а ей бы в самую пору давно возненавидеть меня и хоть
этим-то облегчить свою жизнь. Боже мой, какую каторгу уготовил я нам обоим.
"Я мучил ее - она мучила меня".
... Помнится, как странно был возбужден в последние дни Хрисанф
Малыгин, как при живой-то супруге часто и мрачно толковал о сожительнице,
чтобы досадить, наверное. Как он умирал? Что почувствовал, когда набухло и
лопнуло его сердце: стыд, раскаяние, страх?
Рассказывали мне, будто один лейтенант на фронте чувствовал приближение
смерти. Не своей смерти - чужой. Будто бы лицо еще живого человека перед
боем наполняется благостью, оно худеет, как бы утанчивается, и в глазах
появляется постороннее отсутствующее выражение, словно бы человек еще среди
прочих, но и нет его в это мгновение, он уже вознесся куда-то, его уже нет
на миру. И действительно, солдат шел в бой и погибал, но он погибал еще в
своих окопах, будучи живым, знать, предчувствие подрывало волю, подтачивало
способность легко управлять собою. Лейтенанту после страшно стало своего