"Владимир Личутин. Беглец из рая (Роман)" - читать интересную книгу автора

голодная слюнка спузырилась на кончике языка и тут же иссохла, испарилась в
гортань. И мимолетное видение тоже истончилось, иссякло и пропало. Я тупо
перевел взгляд на Зулуса, похожего на призрак, наваждение и вместе с тем
плотского до каждой мелочи; у мужика были красные сапоги с подвернутыми
голяшками, и на белых пушистых отворотах налипли комья бурой землицы, будто
Федор только что копал себе могилу и вот вылез из ямки, чтобы забрать с
собою. Я еще не мог выбрести из сна, был как бы в потном бреду, и явь
причудливо мешалась с блазнью. Не скрывая радости, я спросил косным языком:
- Федор, с праздничком Христовым! Иль чего случилось? На тебе лица нет,
как из гроба. А я тебя только что во сне видел...
- Слушай, колченогий. Ты мою девку в блуд не сбивай, - грубо сказал
Зулус.
- Ты что, сбрендил?
- Последний раз говорю, колченогий: не рыскай за моей девкой, не для
тебя рощена.
Зулус надвигался вразвалку, как бы прогибаясь от собственной тяжести по
щиколотку в рыхлую землю, глубоко просунув руки в клапаны камуфляжных
штанов, стиснув кулаки, отчего казалось, что в каждом кармане у него таилось
по гранате. Мне было обидно, что обозвали "колченогим", и радость во мне
сразу попритухла. Чего смеяться над чужими горями, верно? Сегодня ты во
пиру, а завтра - в ящике.
Зулус приблизился вплотную и занял собою все живое пространство; он
надвинулся, как человек-гора, бровастый, зевластый, с густой щетиною на
крутых скульях, глаза сверлили меня из-под небес, склизкие, как налимья
шкура, и сразу лишил меня воздуха; круто запахло тленом, влажной землею,
сырью болотистой прели, палой иглицей, под которой вызрела свежая грибница.
От гостя несло матерым кабаном, диким, сердитым вепрем, случайно поднятым с
лежки. Я с тоскою взглянул в дальний конец двора в надежде, а не торчит ли
на своей лавочке Артемон Баринов, не мусолит ли нескончаемую махорную
сосулю. Артемон - егерь, у него ружье всегда под рукою.
Зулус надвинулся животом, и я невольно уперся ладонями в тугие
жиловатые мяса, пытаясь оборониться квелыми ручонками. Но куда там, разве
каменную стену сдвинешь? Мелькнула мысль: ухватить, что ли, за корень? Но
неприлично как-то, неудобно, ведь не война же, не убивать же явился Зулус,
да и чем таким особым насолил я, горожанин, Федору Горбачеву, который за
дочь свою единственную готов любому голову открутить.
Зулус напирал брюшиною с озорством иль с тем нахальством сытого,
благополучного человека, что без зазрения совести истирает беспомощного в
порошок; и ладони мои ослабли и невольно оскользнули в пашину к налитым
соками ядрам.
- Ну больно же мне, ой как больно! - завопил я. Это Зулус вдруг
подцепил меня, будто крючьями, за обе щеки и, сдирая с них кожу лафтаками,
подбросил в занебесье. Я долго летел меж пуховыми белояровыми облачками, меж
сенных копен, выставленных вышним работником, и причудливых дивных птиц,
похожих на райских лебедей, спиною карминно-желтых, а в подбрюшье
младенчески розовых, и все пытался, кружась, взмоститься божьей птице на
взгорбок меж медленных крыльев. Но все было впусте, Господь насегда оставил
меня, и вот я камнем грянулся наземь, угодил на бетонный старинный крест,
безо всякой нужды лежавший у сарайки, оставшийся еще от прежнего хозяина, а
ныне густо обросший крапивой и цветущим пустырником. Но отчего-то сразу не