"Владимир Личутин. Беглец из рая (Роман)" - читать интересную книгу автора

чутьем расслышала меня, прянула от холмушки, будто устыдясь стороннего
человека, торопливо заотряхивалась, сбивая с колен песчаный прах. Глазенки у
Груни особенно яркие на приотекшем бледном лице, карие с янтарной искрою,
сияют, как церковные потиры. Будто и не выла только что, не причитывала, не
выплакивала горе.
- Соскучилась по мужику-то? - спросил я первое, что пришло на ум,
огибая чью-то забытую могилку, больше похожую на кочку, принакрытую кудрявым
серебристым мхом.
- А то нет... Зову Ваню, а он молчит. Вот и водочки налила. На, говорю,
выпей. А он молчит. И нынче ничего не сказал. Хоть бы словечко брякнул.
Думает, наверное, на что мне старая кокора. На земле-то надоела хуже горькой
редьки, а еще к себе звать... Молчит дедко. - Груня тяжело вздохнула, но и
как-то прощально, словно освобождаясь от надсады, и принялась деловито
выминать крутое яйцо и высеивать мякоть вместе со скорлупою.
- И неуж из могилы что слыхать? - глуповато улыбаясь, спросил я. - Иль
туда телефон спущен? Покойнику на грудь, чтобы вести на тот свет перенимать.
- Спущен, Пашенька, спущен. А ты, Пашеня, не ленись, пади на коленки и
послушай. Он тебя за брата числил. Может, и отзовется глухой чёрт.
Колченого переступая, клоня ковыльную голову к земле, я вознамерился
было прильнуть к знакомой дернинке, под которою пятый год жил не чужой для
меня человек - Иван Горбачев - по прозвищу Горбач. Тут кто-то окликнул меня,
словно бы голос донесся из могилы. Я оглянулся, увидал серый бетонный крест
на взлобке (такие кресты маячили прежде в ковыльных степях), почудившийся
мне удивительно знакомым. Держа в руках початую бутылку, сутулился Федор
Зулус, сын Груни, и зачем-то манил меня, брякая граненой стопкой по зеленому
"хрусталю". Такой порченой водкой по двенадцать рублей за посудину
затаривают деревенскую бедноту подпольные спиртовозы.
- Откуда такой крест взялся? Прежде я не видал что-то. Иль зимой кто
преставился из новых русских?
- Где? Какой крест? - спросила Груня, приставила ладонь к подслеповатым
глазам, выглядывая на погосте меж деревьев свежую холмушку. - Примстилось
тебе, Паша. На вот тебе трубку. Она тебя с дедом через небушко свяжет. Я
тебе и номер наберу.
Старица коряво заплутала пальцем по перламутровым кнопкам, и
пластмассовая темно-серая жаба заквакала, по тончайшим духопроводам, через
тыщи небесных верст добираясь до съехавшего на тот свет Ивана Горбачева,
хотя он лежал тут, под ногами, в перевитой кореньями земле, откуда уже
пробилась тоненькая узловатая рябинка. Я оттолкнул Грунину руку: даже
смотреть на пупырчатую жабу было мерзко, не то что в ладонь брать эту
склизкую, с раздувшимися шеками, смертноледяную гнусь.
- Звони сама, не отступайся, - посоветовал я бабене и, призываемый
стеклянной музыкой, подошел к Зулусy. Бетонный крест подпирал небеса, его
взглавие было вровень с вершинами кудрявых сосен, сыплющих на могилки
древесный сор; на верхней перекладине, купаясь в небесном водополье, сидел
ворон-каркун и деловито чистил перья.
- На, выпей - Зулус протянул стопарик с желтыми разводами плесени, на
дне плавали песчинки, похожие на золотой шлих. Пестрые, как у матери, глаза
Федора глянули неожиданно мстительно, словно бы я занял большие деньги и не
отдал вовремя, и вот сейчас Зулус "включат счетчик": щетка седых с чернью
усов вздернулась над губою, обнажились плотные желтые зубы и ребристая в