"Клайв Стейплз Льюис. Боль" - читать интересную книгу автора

неповиновении. Я испытываю глубочайшее уважение даже к языческим мифам, а
еще более глубокое - к историям Священного Писания. Поэтому я не сомневаюсь,
что версия, в которой уделяется особое внимание волшебному яблоку и сводятся
воедино древо жизни и древо познания, содержит более глубокую и тонкую
истину, чем версия, в которой яблоко становится попросту, и исключительно,
залогом повиновения. Но я полагаю, что Святой Дух не позволил бы этой
последней версии произрасти в церкви и завоевать расположение ее великих
докторов, не будь она истинной и полезной в отведенных ей пределах. Именно
эту версию я и собираюсь обсуждать, потому что, хотя я и подозреваю куда
большую глубину в первой версии, я знаю, что мне, по крайней мере, не под
силу проникнуть в эти глубины. Я должен давать моим читателям не самое
лучшее в абсолютном смысле, а лучшее из того, что у меня есть.
Итак, в разработанном учении утверждается, что человек, в том виде, в
каком его сотворил Бог, был совершенно хорош и совершенно счастлив, но что
он ослушался Бога и стал тем, что мы сейчас видим. Многие считают, что
современная наука доказала ложность такого предположения. "Сейчас мы знаем",
- говорят они, - "что человек не только не пал по сравнению с первобытным
состоянием добродетельности и счастья, но напротив, совершил восхождение из
состояния зверства и дикости". Похоже, что здесь царит полная путаница.
Слова "зверство" и "дикость" принадлежат к печальному разряду тех слов,
которые порой употребляются риторически, для выражения укоризны, а порой
научно, как описательные термины, и псевдонаучный аргумент против
грехопадения основан на смешении этих словоупотреблений. Если говоря, что
человек поднялся над звериным уровнем, вы просто имеете в виду, что он
физически произошел от животных, то у меня нет возражений. Но отсюда совсем
не следует, что чем дальше мы углубляемся в прошлое, тем более зверским - то
есть, злобным или гнусным - становится поведение человека. Никакое животное
не имеет нравственной добродетели, но неверно полагать, что все поведение
животных таково, что, будь оно поведением людей, его следовало бы именовать
."дурным". Напротив, не все животные так плохо относятся к существам своего
вида, как люди относятся к людям. Не все так же прожорливы и похотливы, как
мы, и ни одно животное не обладает амбицией. Подобным же образом, если вы
говорите, что первые люди были "дикарями", имея в виду, что их изделия были
немногочисленны и неуклюжи, как и у современных "дикарей", вы, возможно,
правы, но если вы имеете в виду, что они "дикари" в том смысле, что они были
похотливы, свирепы, жестоки и склонны к измене, вы выходите за пределы
имеющихся у вас данных, и это происходит по двум причинам.
Во-первых, современные антропологи и миссионеры куда менее своих
предшественников склонны присоединяться к вашему неблагоприятному мнению
даже о современном дикаре. Во-вторых, нельзя по изделиям первобытных людей
заключать, что они были во всех отношениях подобны современным людям,
изготовляющим такие же изделия. Мы должны здесь остерегаться иллюзии,
которую, по-видимому, естественно порождает изучение доисторического
человека. Доисторический человек, именно в силу своей доисторичности,
известен нам лишь по материальным предметам, которые он изготовил - или,
скорее, по случайному набору наиболее долговечных из числа изготовленных им
предметов. Археологи не виноваты, что у них нет лучших данных, но такая
скудость создает постоянное искушение сделать выводы, заходящие дальше, чем
мы имеем на то право, предположить, что община, изготовлявшая лучшие
изделия, была во всех отношениях лучше. Для каждого очевидно, что такое