"Клайв Стейплз Льюис. Боль" - читать интересную книгу автора

2:5).
После этих предварительных замечаний будет, на мой взгляд, уместно
сказать, что иные из концепций Божественной благости, занимающие немалое
место в наших мыслях, хотя и редко высказываемые вслух, не застрахованы от
критики.
Под благостью Бога мы в наше время подразумеваем почти исключительно
Его любве-обилие, и в этом мы, возможно, нравы. Л под Любовью, в этом
контексте, большинство из нас подразумевает доброту - желание видеть
ближнего счастливым, и не то чтобы каким-то особым счастьем, а просто
счастливым. По-настоящему нас удовлетворил бы Бог, Который говорил бы обо
всем, что нам нравится делать: "Ну и что с того, раз они довольны?" Нам, по
сути, нужен не столько Отец Небесный, сколько небесный дедушка - этакий
благожелательный и расслабленный старичок, который, как говорится, "любит
смотреть, как веселится молодежь", и чей план вселенной состоит просто в
том, чтобы можно было искренне сказать в конце каждого дня, что "все
погуляли на славу". Согласен - немногие сформулируют богословие именно в
таких терминах, но весьма сходное понятие таится в уме у многих. Я не
претендую на то, чтобы быть исключением - я бы очень хотел жить во
вселенной, управляемой в соответствии с этими принципами. Но поскольку
достаточно-таки ясно, что я не живу в такой вселенной, и поскольку у меня,
тем не менее, есть основания полагать, что Бог есть Любовь, я прихожу к
заключению, что мое понятие о любви нуждается в поправке.
К тому же я, возможно, уже слышал, даже от поэтов, что любовь - это
нечто более суровое и прекрасное, чем просто доброта, что даже любовь между
полами - это, как у Данте, "жена, чей лик вселяет трепет". В любви есть
доброта, нелюбовь и доброта не одноименны, и когда доброта (в приведенном
выше смысле) отделена от других элементов любви, в ней присутствует
некоторое фундаментальное безразличие к ее предмету, и даже нечто вроде
презрения к нему. Доброта очень охотно соглашается на устранение своего
предмета - нам всем встречались люди, чья доброта к животным постоянно
вынуждает их убивать животных, чтобы они не страдали. Доброта как таковая не
беспокоится о том, хорошим или плохим становится ее предмет, коль скоро он
избежал страдания. Как отмечается в Писании, балуют, как правило, незаконных
детей, - законных же, которым надлежит хранить семейные традиции, подвергают
наказаниям (Евр. 12:8). Именно для людей, чья судьба нас совершенно не
волнует, мы требуем счастья на любых условиях;
что же касается наших друзей, возлюбленных и детей, то тут мы
требовательны, и скорее примиримся с немалыми их страданиями, чем с таким
счастьем, которое нам чуждо и которое мы презираем. Если Бог есть Любовь, то
Он, по определению, есть нечто большее, чем доброта. И судя по всему, что об
этом написано. Он часто упрекал и осуждал нас, но никогда не относился к нам
с презрением. Он продемонстрировал уважение к нам Своей любовью, в ее самом
глубоком, самом трагическом и самом неизбежном смысле.
Разумеется, отношение между Творцом и тварью уникально, и ему нет
параллели в отношении одной твари к другой. Бог одновременно дальше от нас и
ближе к нам, чем любое другое существо. Он дальше от нас, потому что сама
разница между тем, кто имеет первооснову Своего бытия в Самом Себе и тем,
кому эту первооснову нужно придать, такова, что в сравнении с ней разница
между архангелом и червем незначительна. Он создатель, а мы - создание. Он
оригинал, а мы - производное. Но в то же время и по той же причине близость