"Михаил Левитин. Лжесвидетель (Повесть-небылица) " - читать интересную книгу автора

было бы совсем неплохо.
- Ах тетя, ну тетя же!
Тут еще Гер с другой стороны стал тащить на себя ручку массивной двери,
а та почему-то не проворачивалась, и тогда он с разбегу толкнул дверь плечом
и появился перед ними уже в совершенно растерзанном виде, болезненно
морщась, путаясь в полах халата, а увидев Фанни,^8 вообще замахал руками,
мол, тебя еще здесь не хватало! Но, не сказав ничего, только схватился
картинно за голову и удалился.
- Значит, правда, - сказала Фанни и многозначительно замолчала,
прислушиваясь к возне внутри дома.
И, пока она слушала, фрау Гер в который раз поразилась, как та самая
пресловутая четверть бабушкиной крови отразилась в чертах племянницы.
Она, с ее узким утонченным лицом, с ее постоянной бледностью, была бы
преисполнена настоящей библейской красоты, если б не светлые волосы и совсем
какие-то немецкие глаза сумасшедшей голубизны.
Но выражение этих глаз, нос горбинкой и особенно уши, как казалось фрау
Гер, придавали всему ее облику плутовское выражение, будто племянница,
постоянно прислушиваясь, хотела услышать все сразу и понять все и обо всем,
не вникая. Она ухитрялась быть невнимательной даже во время редких бесед с
фельдмаршалом, боясь пропустить хоть что-нибудь из происходящего вне дома,
на улице. Она была зверски любопытна, не по-немецки. И голубые глаза ее в
эти минуты начинали слегка косить.
Ее хотелось хлопнуть по заднице и велеть сосредоточиться, помни, мол, с
кем говоришь!
Но своих детей у фрау Гер не было, и поднимать по такому пустяку руку
на племянницу не хотелось.
Фанни любила поддразнивать дядю. Ей нравилось, войдя с улицы, встретить
тот же самый портрет с городских стен, только во плоти, материализовавшийся.
Только что висел портрет, и вдруг на тебе, пожалуйста, дядя!
Ей нравилось, что портрет этот сопит, негодует, презрительно поднимая
брови, а иногда сидит в глубине комнаты с зашторенными окнами, и глаза его,
черные по-цыгански, подозрительно блестят в темноте. Так и кажется, что
бросится на тебя, а ты убежать не успеешь.
Но он не кидался. Оставался сидеть с поблескивающими глазами.
Взгляд этих глаз, если приглядеться, придавал дяде уж совсем
жульнический вид и был ничем не лучше вечно любопытных ушей племянницы.
- Оба вы красавцы, - сказала бы мать Фанни, терпеть не могущая
могущественного родственника.
- Все они выскочки, - говорила она. - И долго они собираются нами так
управлять?
Мама была не права, дела шли хорошо, нации было возвращено достоинство,
с ней стали считаться в мире, появилась работа, деньги стали стоить, люди
повеселели, мама была не права.
А где-то за всеми этими чудесами превращения рядом с фюрером стоял ее
дядя. Рядом с фюрером, который придет в его дом сегодня.
- Если ты собираешься остаться, - сказала фрау Гер, - то будь добра
- переоденься. Я позвоню твоей маме и скажу, чтобы прислали твое белое
платье, то, которое я люблю.
Фанни бросилась обнимать тетю, а ушки ее подрагивали, прислушиваясь к
гулу идущих в доме приготовлений.