"Андрей Левкин. Цыганский роман (повести и рассказы)" - читать интересную книгу автора

отражается Вам жизнь, как она есть?"), и наблюдение Левкина о том, что
языком Платонова тогда страна говорила и ничего он не выдумывал, имеет
филологическую, что ли, ценность, но сейчас я о другом: тут Левкин
теоретизирует свой интерес. Де, в письмах этих есть некий "фермент,
вещество, почти неуловимое, но проступающее в этих текстах, их определяя...
Этот фермент всегда разный, поэтому время и имеет свой запах".
Как и в случае с пространствами и вещами - щемяще разовый,
неповторимый.
Тут уже у меня свой интерес: в одном из левкинских текстов я описан
сидящим на конкретном углу Москвы и пьющим пиво "Балтика #3" - к чему бы,
казалось, такая избыточная точность, про сорт пива? Замечание, однако,
оказывается неожиданно важным - теперь я такого сорта не пью, и вообще с тех
пор (за какой-то год) ассортимент пива резко расширился и структура
потребления усложнилась: так из пустой точности разворачивается короткая
личная история, вполне смешанная с историей страны. Это и есть аромат
времени, фермент. Так, попав через два года во двор, через который и в
прошлый раз проходил случайно, обнаруживаешь, что красная стена стала,
допустим, синей и опознаешь это тихое происшествие как движение жизни.
Появляется искус концепции: вот Левкин уточняет, что фермент это не
код, не генотип, не каркас внутренний, а выделенная эфирность-эфемерность, и
хочется порассуждать про твердое пространство и жидкое время, но смущает
бинарность и четкость мысли. Сам Левкин предпочитает рассуждать в терминах
"что-то вроде" и "как бы". Про фермент он дальше пишет: "Или не вещество, а
наоборот - его отсутствие, или некий газ..."


ТКАНЬ

Поэтому другая концепция - более для меня важная. Вот в конце
века-тысячелетия как-то обострились потребности в достоверности. То ли
исторический разлом в этом виноват - не очень понятно, в каком государстве
живем, каков у нас (скажем, у работников умственного труда, да и вообще у
местных) теперь статус и перспективы, как бы народ в воздух подброшен и
болтается там невнятной взвесью. То ли постмодернизмом так уж сильно
шмякнули по Трансцендентальному Означаемому, что без его вертикального
крепежа конструкции мира закрипели и зашатались. Или технологии постарались:
сплошные вокруг фонограмммы, виртуальные реальности, симулякры жирные. Да и
сам Миллениум тоже дает прикурить: без истерики, но как-то чувствуешь
приближение Конца Времен, хотя бы если попробуешь пораскинуть мозгами в
сторону озоновых дыр, запасов пресной воды, восточных населений и ядерных
отходов. И вот значит: потребность в достоверности.
Отсюда и интерес к ближайшим вещам, к, собственно, ткани жизни (еще
говорят - "тексту"). Ведь из чего ткань состоит? - из взглядов на перила, из
прохода через снег, из поедания супа: вот эти мельчайшие элементики и есть
жизнь, а не что-то там возвышенно-отвлеченное, то есть и оно тоже, но как-то
через перила, через цвет обоев, через промокшую одежду, а не наоборот.
Увидеть то, что ближе всего...
Кроме того, поскольку есть ощущение, что вещи, что ли, истончились, что
им угрожает опасность, что они хрупки, хотя часто и переживают нас, то
появляется иллюзия, что ты можешь им как-то помочь, спасти их. То есть у