"Андрей Левкин. Цыганский роман (повести и рассказы)" - читать интересную книгу автора

чтобы инструментом, аппаратом для их перемещения по земле и, вообще, жизни
тут, чем-то вроде скафандра. Тело становилось карнавальным костюмом, а
душа - телом под ним, ну, и т. д., заполняя смежную вакансию. Не стоит и
пытаться сказать, как именно чувствует и ощущает себя человек после,
пересказы не помогут, а личным опытом рассказчик не обладает. Нельзя,
впрочем, говорить, что они отчуждались от тела, скорее, напротив - между
ними и телом возникала какая-то новая связь, жизнь самого тела вовсе не
затрудняющая. Здесь, неладно об этом говорить, но что поделать, приходится
сказать, любовь с такой женщиной казалась невозможной - она, нагая, являла
собой живой артефакт, само приближение к которому, сближение было - не
потому что мраморная или картина: потому что ты сам не такой, а всего-то
обычный человек - неуместным и глупым: они были точно какие-то высшие
существа. Впрочем, здесь помогало просто выключить свет. Ощущение линий,
конечно, сохранялось: словно шурша слегка по сухому пороху, по тоненькому
песчаному рисунку, впрочем, испарина вскоре укрывала его.
В разные периоды он по-разному относился ко времени, к профессии, к
телу как к таковому, к партнершам; впрочем, что за ерунда - потому периоды и
возникали, что менялись отношения. Какие-то из них я забыл, о других
рассказал он. Началось все, прости господи, чуть ли не с банального
разукрашивания, вполне в цеховом духе, от коллег он тогда практически не
отличался; затем возникли попытки перевода в рисунок личных отношений с
тогдашними девочками: что оказалось возможным, благодаря его техническим
способностям - отличие его от коллег стало очевидным именно здесь; желание
запечатлеть личные отношения переросли в желание фиксировать отношения не с
моделями, но с их телами - с нежностью и лаской желая их и украсить, и
обезопасить как-то их владелиц, помочь им чем-то. Эти работы почти все
теперь расползаются, но, может быть, это просто случайность. Потом настал
период ненависти и к профессии, и к телу: какая-то кричащая, орущая кожа
рисунки от тела отчужденные, виртуозно исполненные: какие-то демоны не
демоны, ведьмы не ведьмы, совы, черти, нечисть, какие-то
зооморфно-хтонические гибриды; а затем - прямое, нефигуративное,
обезображивание тела подчеркиванием, усилением его отдельных
несоразмерностей и черт; прямое внедрение на кожу элементов, скажем,
антиэстетических, частые кривые и пилообразные линии, пятна отдельных
цветов - тогда он работал по преимуществу монохромно, холодными или
болотными цветами, впрочем, его синий никогда не напоминал чернила. Это
постепенно потащило за собой почти символику: какие-то не декоративные
геометрические фигуры и орнаменты, что потребовало полихромность - золото и
серебро использовать начал он, а прочие - переняли, когда сам он от этого
отошел. В результате, постепенно перемещаясь внутри этой техники и мышления,
он выбрался из минуса в плюс, надрыв оказался изжит работой, и эти
условно-полумистические штуки стали изображать вещи уже вполне приятные.
Зная о его метаморфозах, я задумался о том, насколько перемены его
отношений к телам партнерш сказались на жизни последних. Оказалось - никак.
Странно, ведь... такая разница. Оказалось, что неважно: он делал объект,
артефакт - женщина отчуждалась от своего тела, на его кожу переходило что-то
ее тайное, скажем, душевное, и в каком виде это оказывалось вне, снаружи, на
поверхности - было неважно. Она теперь могла забыть об этих своих душевных
особенностях, они ушли из невидимости на тело, вросли в окружающий воздух
обо всем этом она могла теперь позабыть, все это существовало само по себе: