"Андрей Левкин. Цыганский роман (повести и рассказы)" - читать интересную книгу автора

облик свалки: после вчерашней встречи он, наслушавшись художниковых
россказней, представил свалку неким вариантом спецмагазина для бедных,
громадными пространствами вторичного распределения, где разложены почти
чистенькие, нормальные, чуть, возможно, с трещинкой вещи: ходи, выбирай.
Вещи не столько одряхлевшие, сломанные, сколько просто надоевшие хозяевам,
вышедшие из моды - отголосок читанного о лавках парижских старьевщиков.
Блошиный рынок, клошары, "Бато-лавуар", Аполлинер, запах жареных каштанов,
Сен-Жермен, дымный туман, осень, желтые листья... Что ж, моросило. Под ноги
лезли осколки, обрывки, обрезки, просто грязь, выжатые, скрюченные тубы,
ржавые мусорники, батарейки, проволока, ошметки и сгустки масляной краски;
все было утрамбовано, обнялось, слиплось друг с другом.
Людей было немного, то одна, то другая по-грибниковски согбенная фигура
маячила вдали. В секторе, планово отведенном под заполнение, группировались
мусоровозы - стоя тесно друг к другу, медленно извергая накопленное за
ездку; мусорщики внимательно ворошили палками мусор, то и дело извлекая и
складывая, сортируя по принадлежности, бутылки, доски, что-то еще. Тут же
сновали, рыча, бульдозеры, уминая привезенное, спихивая мусор под откос
расширяя плато.
Суета напоминала, разумеется, копошение мух на навозе, из своего рода
навоза свалка, впрочем, и состояла - выгребная яма города: все, что
разнообразными путями входило в его организм, с неизбежностью оказывалось
здесь; все недопереваренное, все отжимки, косточки. По свалке мигрировали
стаи птиц, то они вспархивали из-под бульдозера, то рассаживались: чайки,
причем, располагались аккуратно, напоминая солдатское кладбище. Да и сам
пейзаж заставлял думать о войне - в щебень разрушенный город, плоскую
поверхность которого болезненно нарушали отдельно стоящие холодильники,
газовые плиты: нахохлившись, руки прижав к груди, испуганно не находя вокруг
себя стен и хозяйки со сковородкой рядом.
Горы серого, разбитого пенопласта, куски досок, собранные в островки,
над которыми, как над льдиной зимовщиков, установили красные флажки - на
переработку, что ли? Удивило скопление хлебных фургонов, точнее - коробов, с
тех снятых; оказалось, что фургончики служили домами, бытовками клошаров.
Там висела их цивильная одежда, стояли сумки, тючки с отобранным за сегодня
добром. Зрение уставало от однообразия мелкого мусора, одного и того же на
всяком квадратном метре, и глаз выискивал монстров: громадный ялик - в
сохранности, человек на двадцать; куски стен, цельные участки кирпичной
кладки; пружинящая каучуковая возвышенность, словно громадное вымя;
прекрасные среди хлама шафранные конусы куч опилок; стенд какого-то
школьного или вузовского уголка: "к работать с книго", с текстом, выписанным
по фанере гуашью: "ия понимания прочитанного следует научиться выделять
существенно основное, есс заставят сосредоточиться же воспринимает
содержание; аботает, собст ая мысль и этом читатель одит к ыводам".
Свалка как объект природы - самоорганизовывалась: нерукотворно
уминались, проваливались одни участки, выгибались другие, плато прорезали
русла, по которым вниз стекала дождевая вода; между мусором, в редких
свободных седловинах А. неожиданно обнаружил самые настоящие помидорные
плантации - с плодами, уже наливающимися красным. В другом месте прижилась
колония расползшихся по земле глянцевых, восково-желтых тыквочек.
Прогулка, в сущности, исчерпала себя. Ну что, добрался, осмотрелся и
ладно - другое дело, если есть заинтересованность материальная. А. попытался