"Андрей Левкин. Голем, русская версия (Роман)" - читать интересную книгу автора

элемент, какую-нибудь радиацию, какое-то еще вещество: тварь в него новую
подселят, ее нравы и привычки поначалу будут неизвестны. Значит, неизвестным
будет и то, какое влияние она окажет на его жизнь. Вдруг он сделается
картежником или купит себе велосипед.

Что ему теперь оставалось? Область невнятных обольщений - непонятно чем
производимых и какими рецепторами улавливаемых. Никакие люди такие соблазны
вызвать не могли, разве что могли соучаствовать в его историях. Или же это
просто обычная история: будто хорек, забравшийся в курятник, перегрызает
всех подряд. Вирус, попав к людям, пожирает всех и уходит, после него
остаются люди, у которых выедено сердце. Значит, человеческая природа дошла
до своего человеческого края и будет теперь беззащитной перед любой атакой.
Тут что-то показывали раньше. Они ходили по белой стенке и что-то
делали, не вспомнить что. Какие-то актеры, буратины. А теперь тут пауки,
вода, тюрьма, никто не приходит помочь. Тонущая подлодка, как та, что тонула
сейчас взаправду, за дверью.

Я отчего-то ждал, что в этом зале кто-то появится. Я и лез-то сюда за
этим, а вовсе не для того, чтобы вспомнить что-то или что-нибудь придумать.
Раз уж и не помнится почти ничего из того, что было, значит - зачем оно
было, но чего хочется теперь -. непонятно. Конечно, эти мысли вовсе меня не
мучили постоянно - но казалось, что мне сегодня назначена встреча. Тем же
Големом, например. И это не было никаким сумасшествием, просто все вокруг
настолько известно и исхожено, что само желание забраться в заколоченный
кинотеатр не могло возникнуть просто так. Мысль о Големе покрыла меня
мурашками, а что способно это сделать? Даже чья-то смерть их уже не вызовет.
То есть он существовал. Был реален. Только вот сюда не пришел.
Но мы ведь не можем быть жертвами времени, потому что его исполнители
глупее нас. То есть даже власть с нами ничего сделать не может. То есть она
нам ничего хорошего сделать не может. Может быть, у нас своя миссия:
доказать, продемонстрировать, что есть такие люди, которым власть не папа, и
не мама, и вообще никто. Она же не знает наших желаний, которые надо
удовлетворить, чтобы стать нам мамой или папой. А мы существуем затем, чтобы
во времена перемен сохранить какой-то смысл. Только не очень-то он
ощущается, хотя, конечно, легко счесть, что мы все делаем неосознанно.
Власть-то нам ничего не даст, потому что ничего дать не может. Органа
такого, нас счастливыми сделать, у нее нет. Но мы-то должны быть чьими-то
жертвами, иначе нам ничего вообще не понять. Должна быть какая-то решетка,
изгородь что ли, по которой можно лезть, ползти, как цветной горошек, плющ.
А иначе так и будем валяться внизу, перепутываясь в колтун своими тянущимися
стеблями, которые становятся вялыми и слабыми.
Наверное, мы живем на краю, на крайней территории, где еще водятся
души. То есть где они еще физически в состоянии жить. Это вот как севернее
чукчей человеческие тела жить не могут, дальше белые медведи. Вот и тут - на
этом краю, в наших телах есть последняя возможность для их, душ,
существования, - оттого их тут так мало, смертность велика. И, как алеут об
Африке, мы ничего не можем понять о других, более приемлемых.для души
территориях. Нам разве что-то рассказали, или случайно что-то видели, как в
кино, приснилось. А как поверишь?
Так для чукчи полет в Крым и возвращение обратно будет галлюциногенным