"Андрей Левкин. Голем, русская версия (Роман)" - читать интересную книгу автораповернулся ко мне.
- И напрасно смеетесь, - сказал он голосом, в котором я, как мне показалось, узнал голос, который читал про глухонемых демонов... - Почему? - ответил я непонятно на что именно. - Совершенно напрасно. Это - очень хорошая книга. Потому что она совершенно бесчеловечная. То есть не противочеловечная, а- бесчеловечная. Там нет решительно ничего, что бы имело отношение хотя бы к какой-то жизни. Мне такие нравятся. Они очень хороши, потому что все остальные просто ни то ни се, все перепутано, запачкано, перепачкано. Как варить пельмени вместе с прилипшим картоном пачки. О чем они говорят? Сами не знают о чем, о картоне, о пельменях? Что они едят потом, картон, пельмени? - А зачем вы это говорите мне? - наконец-то удивился я. - Но ведь вы слушаете, - ответил он и пошел к выходу, не собираясь, разумеется, покупать книгу. Я невольно потянулся следом. - Мне вон туда, - сказал он, когда мы дошли до трамвайных путей, и указал на дом № 15, уже вполне теперь знакомый. - Я там во втором этаже квартирую. Меня зовут Саша. - Меня... - хотел сказать я, но он уже пересекал улицу. Да, это и был тот самый человек, который по совокупности признаков был предположен мною в качестве голема. Действительность вычисления не разочаровала: никем иным это существо быть не могло. Был бы он человеком - его бы замочили еще в младших классах. Я дошел до трамвайных путей, вывернул в аллею. Сел на лавочку. Время сантехнику. Квартира Галчинской Я впервые оказался в квартире в ее отсутствие. Отметил, что как-то специально прибираться к моему визиту она не стала. Квартира была средней степени захламленности: глубиной, скажем, в неделю. Порядок она наводила периодически, посуду мыла когда накопится, при этом все в квартире - при всех разбросанных в комнате (я и туда заглянул) вещах - тяготело иметь совершенно стерильный вид. Но в холодильнике, например, болталась упаковка какого-то мяса, которую я видел еще месяц тому назад. Хотелось бы все это исследовать. Раньше меня это не занимало, теперь же захотелось. Потому что в этой квартире была какая-то ее тайна. Какой-то предмет, письмо, исписанная бумага, отражение, прилипшее к зеркалу, которые бы относились к той ее жизни, которая обеспечивала ее смыслом и чувствами. Я, наверное, мог бы попытаться ее понять - памятуя о стоявшем между нами барьере. Но ничего не было видно. Или не попадалось на глаза, или все же не давало себя понять. Так что я лениво чинил кран, думая о том, что хочется, на самом-то деле, такого влечения, которое не может быть реализовано никаким из способов - ни плотским, ни интеллектуальным, никаким. Я же вот могу прикидывать возможный темперамент и поведение Галкиной (этим и занимался), не имея о нем никакого реального представления. Но - не из плотского |
|
|