"Андрей Левкин. Голем, русская версия (Роман)" - читать интересную книгу автора

Тут я не без удивления обнаружил такую пару: Мэри Поппинс (местное
название, конечно) и Куракина, моего старшего приятеля, того самого, который
и вовлек меня однажды в переводческие труды. С него поэтому описание и
начну. Но тут была проблема: подсаживаться к ним или нет? И неловко вроде бы
нарушать уединение, а как не подсядешь, когда все знакомы лет двадцать,
пусть даже в такой конфигурации никогда не встречались? Куракин мои сомнения
разрешил, отодвинув третий стул у стола.
Я, конечно, еще отошел к стойке, брать себе еду и водку. У буфетчицы
был какой-то неблагоприятный день, она все роняла- собственно, они уже почти
закрывались. Кроме Мэри и Куракина еще только в углу полулежала засыпающая
компания лиц кавказской национальности, время от времени забредавшая в наши
края. Кто они были такие, я не знал. Не интеллектуалы, уж точно, не то что
мы. Еще на высокой подставке в углу о чем-то мелькал телевизор, но звук был
почти не слышен.
Куракин был высок, сутул, немного неопрятен, но в варианте неопрятности
человека, смолоду носящего пиджаки, хотя бы и разной степени потертости.
Чего он это так, никогда у него не спрашивал, даже отчего-то раньше не
удивлялся: может, пиджаки создавали ему уместное ощущение тяжести на плечах.
У него была такая фенька. Он был журналист, случалось, что работавший и
в штате, но предпочитавший разнообразный freelance и всякие
малоответственные подработки. Отчасти условный журналист, конечно: ни в
правительственных, ни в отраслевых пулах он сроду не состоял - так, гибко
халявил. Это ему было удобно, поскольку позволяло сдавать почти один и тот
же текст в разные органы, сотрудники которых друг друга не читали никогда,
поскольку не читали вообще ничего. Тем не менее на всякий случай у него было
некоторое количество псевдонимов, но уже через день после написания текста
он об оном не помнил. Так вот, зачем-то - чтобы как-то осуществить свое
распространение в природе что ли - он обязательно и бессмысленно внедрял в
каждый текст слово "однозначно", а в текст, казавшийся ему удачным, фразу "в
полный рост".
Учитывая то, что статьи писались на самые разные темы, появление этих
словоформ было совершенно абсурдным стилистически, однако же обеспечивало
текстам какую-то странную связь, еще и помогая узнать впоследствии
собственный текст, хотя и непонятно зачем. Возможно, это могло пригодиться в
ка-'ких-нибудь спорных гонорарных историях. Нет, скорее, это он так
фиксировался в некой вечности - того ее сорта, который проецируется на
бумажное пространство. Возможно, в его пристрастии к двум упомянутым фразам
была определенная магия, что-то, возможно, изменившая за эти годы в природе
и Отечестве. Вообще, человек он был серьезный, у него имелась даже
электронная записная книжка.

А с организациями, хотящими его слов, у него всегда было удачно. В
начале 90-х, например, он халтурил на американских евангелистов, людей
чинных и самовлюбленных, переводя их гимны на русскую мову. Тут, по его
рассказу, ему помогали походы на насыпь в район дома
№ 24, с видом на надпись ШИНОМО, тогда, впрочем, еще не появившуюся.
Там иной раз по выходным из-за насыпи распространялись звуки гармони, в ходе
чего Куракин и перелопачивал подстрочники баптистов в нечто народное,
примерно этакое: "Надежда моя одна и проста - на Господа нашего И... - тут