"Гавриил Левинзон. На три сантиметра взрослее" - читать интересную книгу автора

знает, как в нем ходить.
- Как тебя звать?
Теперь и я спрашиваю, как ее зовут.
- Наташа. А его как?
- Феликс.
Мой названый никак не решается посмотреть на нее обоими глазами - то
одним зыркнет, то другим. Понятно: меня тоже интересует, куда девалось
страшилище. Зуб сломанный ее вроде не портит, веснушки на носу - тоже. Она
улыбается: наверно, понимает, что страшилища уже нет. Опять она кивком
подтверждает, что мы поступили, как она ожидала: ужин на столе.
Как ест она! Изумительно! За обе щеки! Хлеб с колбасой, колбасу с
картошкой, все это с помидорами - человек проголодался. Вот уже пьет чай и
хлеб откусывает так, что тебя берет сомнение, распробовал ли ты этот хлеб
как следует, может, ты вовсе не понимаешь, какая это вкусная еда. Я
догадываюсь: она не такая, как мы. Я бы не смог вот так лопать в чужом доме,
даже если бы три дня не ел. Наверно, эта моя мысль как-то ей передается,
может, взглядом обнаружил. Она начинает объяснять: если б ей пришлось
кого-то принимать у себя, она бы приняла как следует, поэтому она не
стесняется, да и вообще она привыкла: если уж есть, так есть, - она
интернатская.
Вот начала приоткрываться тайна. Мой названый настораживается. Да и мне
тоже хочется, чтоб она рассказала о себе. Но она молчит. Что с ней? Сидит
насупленная. Похоже, что-то неприятное вспоминает. Вот рука сжалась в
кулачок. Что это она бормочет? Не расслышать. Странная. Мы с моим названым
ведем себя так, будто в комнате кто-то спит: ходим на цыпочках, объясняемся
знаками, у моего названого это смешно выходит - я выбегаю в другую комнату,
чтоб посмеяться. Мой названый прибегает следом. Я жду, что она позовет меня.
Мы вертимся у двери, наконец не выдерживаем и заглядываем в комнату, она
спит в уголке тахты, подобрав ноги и прикрыв их полой халата.

Деликатность плюс радушие - вот моя линия. Никаких расспросов, даже
чтоб намека не проскользнуло или взгляда любопытного. Когда она возвращается
домой, я сразу же завожу разговор о чем-нибудь постороннем. В общем, с
деликатностью, я в этом уверен, все как полагается. Другое дело с радушием:
тут заминка из-за слов. "Чувствуйте себя как дома" или "пусть вас это не
тревожит" - меня не устраивает, а других слов у меня нет, и, что бы я ни
придумал, мне кажется, это не то. Вот я и обхожусь улыбкой и жестами.
А мой названый? Ясно, он никогда не задумывался, что значит быть на
высоте. Он все старается остаться с Наташей наедине: какие-то они ведут
разговоры, и вид у моего братца, когда я их застаю, такой же, как тогда со
старушками, - свойский, доверительный, заинтересованный. Я не сомневаюсь: он
занят выуживанием сведений; я улыбаюсь Наташе: что поделаешь - он такой. Я
не очень на моего названого злюсь. Я понимаю: каждому человеку хочется
поговорить с кем-нибудь доверительно. И все же наедине я ему замечаю:
- Ты опять?
- Юра, в чем дело?
- Объяснить?
Он пожимает плечами. Невероятная наглость! Видно, доверительные
разговоры идут ему на пользу: у него новое выражение глаз и жест появился -
вытягивает руку и указывает двумя пальцами: потуши, мол, свет. Я шлепаю его