"Гавриил Левинзон. На три сантиметра взрослее" - читать интересную книгу автора

Приведет вот так домой, объясняет она, а там родители. Где взял? Откуда
привел? И пошли расспросы: "Как вы в нашем городе оказались? Что же, вот так
просто и приехали?" Нет уж, спасибо. Она не пойдет.
- Да не беспокойтесь, - говорю я, - никаких родителей. На юге отдыхают.
Я да еще один такой же на две комнаты - вот и все.
- Ну, это другое дело, - говорит она. - Дай-ка чемодан, я сама привыкла
носить.
Мы идем дальше. Она сразу же забывает, что моих родителей нет дома, и
начинает кипятиться, злиться на них - на моих родителей, отдыхающих на юге:
накормят, в ванной разрешат помыться, а потом начнут жалеть: "Ах, ты бедная!
Ах, несчастная!"
Я начинаю понимать, что это она не на моих родителей сердится, а просто
на тех людей, которые жалеют. Я ее успокаиваю: не беспокойтесь, я сроду
никого не жалел; мой названый брат - тоже славный парень: ему это в голову
не придет.
Мой названый встречает нас с открытым ртом. Опять надо придумывать, что
сказать. Так и вертится на языке: "Чувствуйте себя, как дома". Нет, таких
слов от меня никто не услышит. Я молча иду в ванную и включаю колонку. Она
кивает: правильно. Что-то она ищет в своем чемоданчике, бормочет, похоже,
выговаривает какой-то вещице, что та в прятки вздумала играть в неподходящее
время. Я увожу моего названого в другую комнату и затворяю дверь.
- Никаких вопросов, - говорю я. - Ты понял?
- Юра, да когда я расспрашивал?
- Ты не такой, - говорю я, - Это точно.
Я вспоминаю про его беседы со старушками. Нет, этого человека нужно как
следует предупредить.
- Ты не такой, - говорю я. - Я на всякий случай. Понял? Никаких
расспросов! Она сама все расскажет.
Он просиял. Сплетник проклятый.
- Нужно проявить деликатность и чуткость, - говорю я. - Знаешь, что это
значит? Чтоб никакого жаления! Все должно быть на высоте! Теперь... - Я
открываю дверь. - Теперь посмотри на эту сумочку. Как ты думаешь, сколько в
такой сумочке может быть денег?
Он морщит лоб.
- Там может быть сколько угодно, понял? Но может и ничего не быть, -
объясняю я. - Даже на трамвай. Ты понял? Она будет питаться на наши деньги.
- Юра, - говорит он, - ты ж меня знаешь, - и прикладывает ладонь к
груди.
- Я тебя знаю, - говорю я. - У тебя может быть такая сердечность на
лице, что у человека аппетит пропадет. Ты за лицом следи, понял? А то домой
отправлю!
Он обижается, начинает кричать, что никогда у него не было "такой
сердечности" на лице.
- Юра, да не было же! - говорит он. - Ну разве было? Не было же!
- Ну, может, мне показалось, - говорю я, отсылаю его разогревать ужин,
а сам сажусь на диван, чтоб обвыкнуться. Может, для кого-нибудь это и не
событие. Только не для меня. Оказывается, я могу познакомиться с женщиной,
могу привести ее к себе домой - вот слышно, как в ванной гудит колонка.
Невероятно! Я становлюсь другим! Сейчас я заговорю и не узнаю своего голоса.
Она появляется: разрумянившаяся, халат, по-моему, ей длинноват, но она