"Примо Леви. Периодическая система" - читать интересную книгу автора

совсем молодым, скупая у аристократов их имения по всей округе, от Кьери до
Астиджано. В расчете на наследство его родственники растранжирили все свои
средства на приемы, балы и поездки в Париж. Случилось так, что мать
Барбабрамина тетя Милка (царица) заболела и после долгих препирательств с
мужем дала наконец согласие на то, чтобы взять в дом хаверту (служанку), о
которой до сих пор и слышать не хотела: что-то ей подсказывало, что добром
это не кончится. Плохое предчувствие оправдалось: Барбабрамин сразу же
влюбился в эту хаверту, возможно, потому, что она мало походила на тех
святых женщин, которые его окружали.
Имя ее до нас не дошло, но ее приметы время сохранило: цветущая,
красивая, и еще у нее были потрясающие халавьод (груди). (Такого слова в
книжном еврейском нет, есть халав в единственном значении - "молоко".) Она,
естественно, была гуйя, нахальная девица, читать и писать не умела, зато
готовила так, что пальчики оближешь. По крестьянской привычке по дому она
бегала босиком. Во все это дядя и влюбился - в ее икры, в развязную манеру
говорить и в еду, которую она готовила. Девушке он не сказал ни слова, но
отцу с матерью заявил, что хочет на ней жениться. Разъяренные родители
сказали нет, тогда он слег в постель. И лежал двадцать два года.
О том, чем Барбабрамин занимался в течение этих лет, мнения расходятся,
но с уверенностью можно сказать, что большую часть времени он проспал, в
результате чего его экономическое состояние пришло в упадок: он перестал
"стричь купоны" с ценных бумаг и доверил управление своими имениями одному
мамзеру (выродку), который продал их за бесценок подставному лицу. Как тетя
Милка и предчувствовала, Барбабрамин не только разорился сам, но оставил ни
с чем многочисленных родственников, передающих из поколения в поколение
память об этом горестном факте.
Рассказывали, что он много читал, считался ученым, мудрым и
справедливым и даже принимал у своей постели депутации уважаемых людей
города Кьери, приходивших за советом или с просьбой рассудить какой-нибудь
спор. Еще рассказывали, что та самая хаверта тоже знала дорогу к этой
постели и что дядя, по крайней мере в первые годы, нарушал свое добровольное
затворничество по ночам, спускаясь в кафе поиграть в бильярд. В постели тем
не менее он провел без малого четверть века, и, когда тетя Милка и дядя
Саломон умерли, он женился на хаверте и забрал ее в постель уже
окончательно: к этому времени он порядком ослабел и ноги его уже не
слушались. Умер он глубоким стариком в бедности, но в ореоле славы и в
душевном спокойствии. Случилось это в тысяча восемьсот восемьдесят третьем
году.
Сусанна (та, что изготовляла гусиную копченую колбасу) была двоюродной
сестрой бабушки Мальи, моей бабушки по отцовской линии, оставшейся юной
модницей в кокетливых позах на нескольких фотографиях конца шестидесятых
годов девятнадцатого века, а в моей ранней детской памяти - неаккуратной,
сморщенной, раздражительной и совершенно глухой старухой. До сих пор шкафы
со своих верхних полок выдают время от времени бесценные реликвии: черные
кружевные шали, украшенные переливающимися блестками, изысканные шелковые
вышивки, муфту из куницы, изъеденную молью четырех поколений, массивные
серебряные приборы с ее инициалами. Создается впечатление, что беспокойная
душа бабушки Мальи до сих пор посещает наш дом.
В расцвете лет ее называли страссакер (разбивающая сердца). Она очень
быстро овдовела, и ходили слухи, что мой дедушка от отчаяния, что жена ему