"Примо Леви. Периодическая система" - читать интересную книгу автора

подходить к мертвому человеку, дабы не сделаться нечистым: "...только ради
отца и матери, ради сына и дочери, брата и сестры, которая не была замужем,
можно им сделать себя нечистыми. По очищении же такого, еще семь дней
надлежит отсчитать ему". Дядя Наш Учитель вскочил, как ужаленный, и
закричал: "Я еду с мертвой! Возница, стой!"
Ньюр[4] Грассиадью и ньюр Кулумбу были друзья-враги; согласно легенде,
они, сколько себя помнили, жили окна в окна по две стороны узкого переулка
городка Манкальво. Ньюр Грассиадью был богач и масон. Он немного стыдился
того, что он еврей, и женился на гуйе (христианке) с длинными до пят
светлыми волосами, которая наставляла ему рога. Эта гуйя, хоть и была гуйей,
осталась в семейной памяти Маньей Аузилией, что указывает на определенную
степень признания со стороны потомков. Ее отец, морской капитан, привез из
Гвианы в подарок Ньюру Грассиадью большого разноцветного попугая,
говорившего по-латыни: "Познай самого себя". Ньюр Кулумбу был бедняк и
разделял революционные взгляды Мадзини[5]. Когда появился попугай, он купил
облезлую ворону и научил ее говорить. Стоило попугаю произнести: "Nosce te
ipsum", ворона тут же отвечала ему на пьемонтском диалекте: "Fate furb" (не
дури).
Что касается диалекта, то и светловолосая гуйя Ньюра Грассиадью, и
манод бабушки Бимбы, и хаверта, о которой сейчас пойдет речь, нуждаются в
пояснении. Слово хаверта - еврейского происхождения и по своему значению
очень емкое. Собственно говоря, это производное женского рода от хавер -
"спутник", и переводится как "служанка", но при этом имеет характерную
окраску: хаверта - женщина низкого происхождения, другого вероисповедания и
других обычаев, которую приходится терпеть под своей крышей. По устоявшимся
представлениям она не очень аккуратна, не очень честна, постоянно все
вынюхивает и подслушивает разговоры хозяев. Последние поэтому вынуждены
переходить в ее присутствии на особый жаргон, к которому наряду с
упомянутыми выше словами относится и само слово хаверта. Теперь этот жаргон
почти полностью исчез. Но поколение наших бабушек и дедушек еще употребляло
несколько сотен слов и выражений, имевших еврейские корни и пьемонтские
флексии. По большому счету основной целью этого лукавого жаргона было
стремление утаить, скрыть, остаться непонятым, иметь возможность говорить о
гуйим в присутствии самих гуйим и, живя в навязанных условиях запретов и
угнетения, не бояться отвечать оскорблениями на оскорбления и посылать
проклятья.
Место еврейско-пьемонтского жаргона среди других жаргонов и диалектов
было незначительно, поскольку говоривших на нем было всего несколько тысяч
человек, зато в человеческом плане он представлял большой интерес, как
всякий групповой и недолговечный язык. Он обладал поразительным комическим
эффектом, возникавшим из-за контраста между простоватым и немногословным
пьемонтским диалектом, на котором почти не пишут, разве что на спор, и
священным, торжественным библейским языком, геологическим языком праотцев,
отполированным тысячелетиями, как русла ледников. Этот контраст был, в свою
очередь, отражением особенностей, связанных с существованием рассеянной
среди гуйим еврейской диаспоры (осознающей свое божественное призвание и
терпящей повседневные лишения в изгнании), а также, поскольку человек - это
кентавр, с заложенными в его натуре противоречиями плоти и духа, тленности
тела и бессмертия души. Еврейский народ, долго и мучительно страдавший после
рассеяния от этих противоречий, обретал постепенно мудрость, а вместе с