"Виктор Левашов. Их было семеро ("Кодекс чести") " - читать интересную книгу автора

Ш м и д т. Сказал ли господин Крамер, с кем именно он вел переговоры? И
как - лично или по телефону?
Р о с т. Нет. А сама я не спросила, меня это не интересовало. Я
уточнила только, когда и где я должна встретиться с этими русскими господами
и в чем будут заключаться мои обязанности. Господин Крамер объяснил, что 26
мая в десять утра я должна быть на набережной Нордер-Эльбы в районе
Альтштадта и ждать появления яхты "Анна", порт приписки Ливерпуль. Имя моего
клиента, который прибудет на этой яхте, господин Назаров. Я должна буду
провести экскурсию с ним и с людьми, которые будут его сопровождать,
экскурсию по городу в том объеме, в каком они пожелают, а вечером выполнять
роль переводчицы во время праздничного приема, который господин Назаров
намерен устроить на борту своей яхты для друзей и деловых партнеров.
Ш м и д т. Итак, вы дождались прибытия яхты "Анна". Когда она пришла?
Р о с т. Около полудня. Я ждала почти два часа и уже начала
беспокоиться.
Ш м и д т. Сколько человек сошло с борта яхты?
Р о с т. Всего двое. Сам господин Назаров и его сын Александр, аспирант
из Гарварда. Он попросил называть себя просто Алекс.
Ш м и д т. У вас не возникло сомнений, что Алекс действительно сын
господина Назарова?
Р о с т. Ни малейших. Во-первых, они были очень похожи. Оба высокие. И
еще что-то в выражении лица, глаз. Глаза у обоих такие, знаете, серые,
жесткие. А когда они смотрели друг на друга, это выражение жесткости
исчезало. И общались они так, как отец с сыном после долгой разлуки.
Ш м и д т. Они много разговаривали между собой?
Р о с т. Как раз нет. В том-то и дело. Нет, они разговаривали, конечно:
о каких-то знакомых, об учебе Алекса, об Анне. Анна - жена или очень
близкий человек господина Назарова, но не мать Алекса, иначе он называл бы
ее не по имени. Как я поняла, она была больна и лечилась в Швейцарии. Но
больше они молчали. Они как будто и затеяли эту экскурсию, чтобы побыть
вдвоем. Я в этом уверена. И знаете почему? Я показала им театр, ратушу,
кунстхалле, потом подвезла к Катариненкирхе. Когда я начала рассказывать о
ней, господин Назаров вдруг прервал меня и спросил, сколько я получу за
работу с ними. Я ответила: триста шестьдесят марок. Тогда он достал портмоне
-- это был "Монблан", господин инспектор! - и протянул мне триста долларов
в трех купюрах. Он сказал: это вам за то, что мы изменим правила - вы
будете говорить только тогда, когда мы вас о чем-нибудь спросим. Деньги я,
разумеется, взяла, но это меня, буду откровенна, обидело, и я спросила, не
желают ли господа осмотреть Репербан, если им неинтересна наша замечательная
Катариненкирхе. Я объяснила: все русские туристы просят показать Санкт-Паули
и Репербан, самую злачную улицу в мире. Они согласились, но так, будто им
было все равно. Я оставила машину неподалеку от Михаэлискирхе, туда как раз
подъехали автобусы телевизионщиков - они уже начали готовиться к трансляции
вечерней мессы; мы пешком прошли по Репербану, туда и обратно. Вы сами
знаете, господин инспектор, каков он в это время дня: вся ночная грязь и
дрянь еще не убрана, почти все закрыто, работают только редкие стрип-бары и
секс-шопы. У одного из открытых стрип-баров господин Назаров спросил сына:
не хочешь зайти? На что Алекс Назаров ответил фразой, которую я запомнила
из-за не вполне ясного мне семантического значения: "Этого говна сейчас и в
Москве навалом". Единственное, что их почему-то развеселило и чему они долго