"Джонатан Летем. Бастион одиночества" - читать интересную книгу автора

репродукциями и, любуясь на работы Брейгеля, Гойи, Моне, Де Чирико, мысленно
переносился внутрь Вавилонской башни или в кружок колдуний, сидящих у костра
темной ночью, или присоединялся к мальчикам с прутиками в руках,
перегоняющим через мост поросят. У Брейгеля и Де Чирико он находил детей с
такими же, как у Мариллы, обручами и задумывался о том, позволит ли она ему
поставить свой хула-хуп на ребро и покатать его по улице. Девочка с обручем
на картине Де Чирико совсем не походила на Мариллу - у нее были мягкие и
длинные светлые волосы, как у Аны и Теи Солвер.
- Эта точно такая же, - сказал Дилан, увидев, что отец закончил
рисовать очередную картинку и приступил к следующей.
- Они меняются очень медленно.
- Я не вижу.
- Увидишь, когда придет время.
Время шло - ускоренными темпами. Дни летели, кадры создавались,
медленно переходя один в другой, и вскоре Дилану стало казаться, что они
ожили, начали двигаться; лето подошло к концу, наступила школьная пора. Он
рос на глазах - так считали все, кроме него самого. Он чувствовал себя так,
будто увяз в трясине, застрял в каком-то фрагменте рисованного фильма, там,
на полу студии, вглядываясь в картину Брейгеля и тщетно пытаясь разыскать
под праздничным столом среди собак и ног пирующих таких же, как он, детей.
Уходя от отца, он мысленно считал жалобно поскуливающие ступени.
Внизу его поджидало совсем другое. Владения матери - гостиная, полная
ее книг и пластинок, кухня, где она готовила еду, смеялась и болтала по
телефону, стол, заваленный газетами, сигаретами и заставленный рюмками - все
это пугало Дилана непредсказуемостью и беспорядком, как, собственно, и сама
мать.
По утрам она уходила на Шермерхорн-стрит, чтобы зарабатывать деньги. А
Дилан получал возможность тихо, как привидение, побродить по квартире: сесть
где-нибудь с книжкой и почитать, подремать на залитом солнцем диване, доесть
остатки еды из холодильника, полакомиться порошком какао из банки, вымазывая
губы. Рассмотреть наполовину разгаданный кроссворд на столе, покатать
машинку среди пепельниц или по краю горшка с гигантским желтовато-зеленым
цветком. Этот цветок со своими мясистыми, будто резиновыми, похожими на
ветви деревьев листьями был для Дилана целой вселенной, которую можно
исследовать бесконечно и в которой легко затеряться. Но не успевал он
насладиться покоем и решить, чего же все-таки можно ждать от матери, как
Рейчел возвращалась домой. Дилан понимал, что не может изменить ее. Отец не
нарушал его одиночества, а мать раздавливала это состояние покоя, как
виноградину. Она могла неожиданно запустить пальцы в его волосы и сказать:
- Ты красивый, очень красивый, ужасно красивый мальчик.
А могла сесть в стороне и, закурив, спросить:
- Откуда ты взялся? Что ты здесь делаешь? Что я тут делаю?
Или:
- Тебе известно, мой милый мальчик, что твой отец сумасшедший?
Часто она показывала ему картинки из журнала и, показывая на подпись
"СМОЖЕШЬ НАРИСОВАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ?", говорила:
- Для тебя это проще простого. Если бы ты захотел, с легкостью выиграл
бы конкурс.
Когда мать собиралась приготовить яичницу, то просила Дилана подойти,
разбивала яйцо о его голову и выливала прозрачно-желтое содержимое на