"Дорис Лессинг. Муравейник" - читать интересную книгу автора

Макинтошу и сделала там генеральную уборку. На прощанье она сказала ему:
- Вы просто свинья, Макинтош. Ведь вы же богаты, как Оппенгеймеры.
Купили бы вы себе хоть пару новых фуфаек. А ваши ночные прогулочки
когда-нибудь закончатся плохо - с малярией шутить нельзя.
Она вернулась к Томми, который сидел на веранде в глубоком шезлонге за
поблескивавшей проволочной сеткой. После лихорадки мальчик казался очень
худым и бледным. Он был высок и тонок. Пышные и блестящие каштановые волосы,
напоминавшие по цвету жженый сахар, еще подчеркивали бледность его лица с
большими черными глазами. [12]
Раздражительность, вызванная болезнью, еще не совсем прошла, и пухлые
губы мальчика были недовольно надуты. Мать глядела на своего бледного
ребенка, который даже сейчас, после болезни, был жизнерадостен и красив, и
эта безвольная усталая женщина почувствовала в себе решимость установить для
сына режим. До восхода солнца и после шести вечера, когда летают москиты, он
не выйдет из дому никогда.
- Можешь встать, - заметила она, и мальчик вскочил, радостно сбросив с
себя одеяло.
- Я схожу в поселок, - тотчас заявил он.
- Туда ходить не нужно, - подумав немного, сказала ему мать.
- Почему? - спросил он, уже выбежав было на огороженную сеткой веранду,
и нетерпеливо затоптался на ступенях.
До чего же ее раздражали эти бесконечные "почему!" Они выматывали всю
душу.
- Потому что нельзя, - уже сердясь, отрезала она.
- Но я ведь всегда играл там, - не уступал он.
- Ты уже большой, и тебе скоро в школу.
Присев на ступеньки, Томми, словно застыв на месте, глядел на шумный,
залитый солнцем поселок по ту сторону котлована. Он знал, что рано или
поздно это должно было случиться. Запрет таился в самом молчании. И все же
он застал Томми врасплох.
- Почему, почему, почему, почему? - не сдаваясь, упрямо захныкал он.
- Я же тебе сказала. - И вдруг, устав от всего этого, она в отчаянии
выпалила: - Ведь малярия-то у тебя от твоих туземцев!
Большие черные глаза мальчугана, оторвавшись от созерцания поселка,
уставились на мать. Они смотрели с насмешливым упреком, и щеки матери
запылали румянцем.
И все же она сама наполовину верила в то, что сказала, или, вернее,
должна была верить: ведь каждые полгода кустарник стоял в воде и кишел
москитами, и с этим приходилось мириться, ну а на кого-нибудь вину взвалить
надо.
- Не спорь, - продолжала она. - Играть тебе с ними нельзя. Ты уже
вырос, чтобы играть с грязными кафрами. Пока ты был маленьким, другое дело,
а сейчас ты уже взрослый. [13]
Томми не ответил. Он молча сидел на ступеньках под палящими лучами
полуденного солнца, тускло-желтого за туманным маревом пыли и дыма над
горами.
Теперь он уже не ходил больше в поселок, потому что, если он хотел
стать взрослым, ему нельзя было дружить с черными. Так его учили родители.
Только ни одному их слову он не верил.
Несколько дней спустя, когда Томми гонял за домом футбольный мяч, из-за