"Николай Семенович Лесков. Страстная суббота в тюрьме" - читать интересную книгу автора

романов Поль де Кока, аккуратно сложенные номера "Искры" за 1862 год, два
номера "Иллюстрации" и номер "Петербургских ведомостей".
Оставив экс-сыщика, мы поднялись в четвертый этаж и зашли там только к
одному арестанту.
Это отставной кавалерийский ротмистр***, судимый за разные подлоги.
Лицо очень красивое, но неприятное. Говорит скоро и, видно, знает, что хочет
сказать. В комнате накурено благовонной бумажкой, темные шерстяные занавеси
на окне. Кровать опрятная, стол покрыт суконной салфеткой, на нем зеркальце,
книги и несколько туалетных вещиц. Вообще комнатка убрана и не похожа на
печальную, голую конуру, в которой сидит мужик "по оговору воровства".
Ротмистр жалуется на всех, начиная с генерал-губернатора, который будто
бы сделал распоряжение не освобождать его даже в таком случае, если он
окажется совершенно правым.
Он говорит очень много и очень утвердительно, но всему, о чем он
говорит, как-то мало верится.
У него есть жена, женщина очень даровитая и известная своими талантами.
Она вышла за него по самой пылкой любви и была с ним очень, очень
несчастлива. Я слышал ее раздирающую душу историю еще в прошлом году от г-жи
К-й, но никак не ожидал встретить в тюрьме этого несчастного человека,
любимого прекраснейшею женщиной и разбившего и свое и ее счастье.
"Ах, амур проклятый!" Какие шутки он шутит со смертными... А сколько
честных, рабочих людей, без разгибу гнущих свою спину, которые не встречают
от своих законных сопутниц ни ласкового слова, ни привета, ни участия, ни
благодарности?.. Сколько людей, работающих только для насущного хлеба семье
и не слышащих ничего, кроме капризов, стонов, брани, упреков в роде того,
что "я не так бы жила, если бы вышла за другого", или "ты обязан" и т. п.
Да! Сколько таких людей, которые не жалуются на свое несчастие, а терпят его
как запряженная лошадь, которую кучер хлещет по облупленному кнутом боку и
которая не может ни выпрыгнуть из оглобель, ни сломить их? Странно, право,
зачем судьба производит такую беспощадную и безвыходную при наших социальных
условиях подтасовку? Доктор Крупов прав, рассуждая о своих супругах,
пациентах... и Шевченко тоже прав, говоря, что

Того режут, того душат,
Тот сам себя губит.

Не встретилось же женского существа, которое осветило бы своим теплым
сочувствием тревожную жизнь недавно угасшего русского таланта; не подошло же
к нему близко. Не столкнулись же с такими существами люди, готовые прощать и
забывать все, за одно слово участия, за одно снисхождение к их человеческим
слабостям. Не явилась на помощь к ним ни одна женская рука с желанием и
решимостью поднять труженика на новые подвиги, дать ему новые силы и
посадить за работу не с тем адом в душе, с которым садится за нее человек
только потому, что завтра нужно есть и кормить свое лихо, чтоб оно спало
тихо... Боже мой! Кто ж виноват во всем этом? Неужели судьба, неужто
какой-то фатум, какое-то проклятье? Или наша слабая, ничтожная, бессильная
воля, пришибленная, придавленная и убитая гадким, бессмысленным воспитанием,
следов которого мы не умеем стряхнуть? И продолжаем жить в том же разладе с
делом, который так метко охарактеризован Белинским.
Выйдя из тюрьмы, г. Л. отправился к приставу осведомиться об