"Н.С.Лесков. Дама и фефела" - читать интересную книгу автора

дрянную мебелишку и черняки недописанных статей, опечатала помещение, где
жил литератор, а Прашу, как прислугу, "вывели", и никому до нее не было
никакого дела. О бедной Праше решительно никто не подумал, но она и в
изгнании не оробела, а провожала гроб и показалась у могилы с твердым видом.
Так, пусть мертвые хоронят своих мертвецов: мать, имеющая дитя, должна
жить... и она должна хорошо жить, честно!
Посмотрим, как она это выполнит?

X

На другой же день после похорон литератора Праша пришла ко мне с
ребенком на руках и сказала:
- Не обижайтесь на меня, что я с ребенком пришла. Не на кого его
оставить. Посоветуйте: как мне быть?
Она меня сконфузила: я видел, что мы не сделали после смерти товарища
самого важного дела: мы не подумали об этой женщине и о ее ребенке, и к этой
оплошности я прибавил другую, еще худшую и даже достойную строгого
осуждения: я заговорил о том, чтоб отдать ребенка, а Праша, которая стояла
передо мною, от этого так страшно побледнела, что я упросил ее сесть, и
тогда она сейчас же заговорила:
- Отдать дитя навсегда... ни за что!.. Слов нет, я сама виновата, - ну,
все же я могу о нем и обдумать. В этом доме, где я вчера угол взяла и мы там
ночевали, там бабы живут и ходят шить мешки. И я могу шить мешки, но его
туда с собой нельзя брать.
Она прижала к себе ребенка и залилась слезами.
У меня в тогдашнее время не было никаких запасов, которыми я мог бы
поделиться, и все, что я мог дать бедной Праше, это было пять рублей. Я
просил ее взять это пособие и идти пожить на квартире два-три дня, пока я
испробую, нет ли возможности устроить для нее с ребенком какую-нибудь новую
складчину. Она не ломаясь взяла деньги, шепотом сказала:
- Благодарю вас: постарайтесь! - и ушла.
Но стараться тогда было мудрено, и многого в нашем положении сделать
было невозможно. Тогда еще не было таких хороших литературных заработков,
какими нынче похваляются нынешние молодые писатели, между которыми есть уже
и капиталисты и даже сибариты. Мы тогда работали очень много и очень
старательно, но получали мы мало, а часто и вовсе ничего не получали. Сами
бедняки, мы нередко сотрудничали "из чести" у очень необеспеченных
издателей, которым, однако, мы считали за обязанность помогать "по
сочувствию к хорошему направлению". Некоторые из этих благородных
предпринимателей скоро сообразили, что из наивного настроения искренних
писателей можно извлечь выгоды, и они этим воспользовались (кто хочет лучше
с этим познакомиться, пусть прочтет переписку Д. И. Писарева с Г. Е.
Благосветловым.
Гончаров называл это время "грубым периодом в литературе". Оно и
действительно было грубовато и очень несправедливо, но тогда в литературной
среде встречались характеры до такой степени цельные и строго относившиеся к
призванию писателя, что теперь даже не верится, вправду ли это было, и если
было, то отчего же это так скоро прошло? А это было! Люди бедствовали при
своих ничтожнейших заработках, которых притом еще часто нельзя было получить
из тощих касс редакций, и частенько эти люди друг с другом ссорились, но