"Н.С.Лесков. Дама и фефела" - читать интересную книгу автора

выгод от перехода к "чужому направлению" они не искали. Изменить своему
знамени и перейти под чужое тогда почиталось за дело вполне бесчестное, и
то, что теперь в этом роде делается беспрестанно, тогда происходило
чрезвычайно редко.
- Благородная строгость стала ослабевать после того, как "софисты XIX
века" замололи о том, что все на свете можно защищать без стеснения, и сами
стали показывать, пример слишком "широкой жизни". Литераторы не захотели
отстать и стали манкировать литературною независимостью.
(Тогда же начали пренебрегать и внешним времяпровождением, и в
литературных домах стали раскрывать ломберные столы и начали играть в карты,
чего ранее почти все стыдились.).
Но возвратимся к осиротелой Праше.

XI

С огромным усилием собрал я для этих сирот двести рублей. После смерти
А. И. Пальма я собрал и передал в литературный фонд с лишком две тысячи
рублей, но это было легче сделать, чем в прежнее время собрать две сотни.
Зато дамы даром дали совет поместить ребенка "на молоко" к почтамтским
сторожам, а матери идти служить в прачки или в горничные.
Дамы обещали также похлопотать о ней, и так как им хотелось видеть
Прашу, то они просили прислать ее на смотр к ним.
Я позвал Прашу и сказал ей, что в моих руках есть для ее ребенка двести
рублей и что ей остается теперь поместить дитя в почтамт, а самой идти на
место, о котором для нее постараются дамы. Я это объявил ей с апломбом,
потому что мне представлялось, будто мы с дамами превосходно обдумали ее
положение. Праша выслушала меня со вниманием и не противоречила, а
немедленно же пошла в почтамт. Но только мне показалось, что она "собирала
лоб" и как будто была чем-то недовольна, когда я ей изъяснял свои
соображения.
Вечером в этот же день она возвратилась и спокойно объявила, что в
почтамте действительно детей берут по пяти рублей в месяц и что, может быть,
между теми, которые берут, есть люди и очень добрые.
- Кого же вы выбрали?
- Пока никого... Есть там двое, - отвечала она, глядя вниз и покапывая
по полу кончиком зонтика, и вдруг заплакала.
Я ее укорил за то, что она отнимает у себя бодрость.
- Именно, - сказала она, - но только как я этих примеров еще не видала,
то... я дура, фефела... - и она хотела улыбнуться, но вместо того еще горче
заплакала.
- Ну, и довольно!.. Больше не буду!
- И прекрасно!
- Да, не буду!
- Вот же вам десять рублей за первые два месяца, а остальные ваши
деньги я положу в сохранную казну, и вы будете их брать и платить за
ребенка.
Тогда она взяла десять рублей и завязала их в уголок платка, а мне
ответила:
- Очень вами благодарна, и слов нет, что так нас устроили, но позвольте
притом вам сказать, что из этого очень хорошего ничего быть не может.