"Николай Семенович Лесков. О раскольниках г.Риги" - читать интересную книгу автора

растрачиваемый нередко весьма глупо и гнусно, по произволу выборного
попечителя, распоряжающегося этим капиталом с патриархальным деспотизмом,
разное недвижимое имущество, представляющее живой образец страшнейшей
безалаберности русского общинно-хозяйственного управления, четыре отца;
около тридцати человек певчих, множество всякого "Божьего благословения" и
содомская бездна содомской мерзости, дьявольского бесстудия и человеческого
нечестия. Засим, нимало не распространяясь, как орудует всем этим рижская
община, возвращаюсь к школам.
Той школы, которой так завидуют петербургские поморцы и с которою я
должен был знакомиться в Риге, здесь вовсе нет, да нет здесь вообще и
никакой школы, дозволенной правительством. Смотря на эту большую и сильную
десятитысячную общину с официальной точки зрения, выходит, что у нее с
1829-го года не было никакого общественного учения, ибо с этого года и
школа, существовавшая при гребенщиковском заведении, и частная школа Дмитрия
Трофимова Желтова закрыты, а вместе с тем и строго запрещено кому бы то ни
было заниматься обучением раскольничьих детей в отдельном помещении. С тех
пор правительство было успокаиваемо, что тринадцать тысяч его русских
подданных, поселенных между немцами, не имеют ни одной русской школы и
коснеют в чудовищном невежестве в срам и поношение русского имени. Во все
время управления Остзейским краем князя Суворова в Риге не было ни одной
раскольничьей школы, а в смешанные школы староверы не посылали своих детей и
учили их кое-как, по два, по три. В существе, раскол от этого ничего не
потерял, потому что дети более или менее состоятельных родителей в это время
выучивались тому же самому, чему учили в гребенщиковской школе; но, кроме
того, в это же время молодые раскольники приняли двойную дозу снадобий,
возбуждавших ненависть к притесняющему их правительству и презрение к
усердным исполнителям его суровых велений. Бедность же, которую в прежнее
время, по местному выражению, "подбирали с улиц в гребенщиковскую школу" и
которую забирал простосердечный, честный и нынче в самой даже Риге всеми
позабытый Дмитрий Желтов, осталась на улицах русского предместья,
рассыпалась по рвам, мостам, кабакам и публичным домам. Современно с
закрытием гребенщиковской школы в "винкерах" русского форштата
двенадцатилетние и даже десятилетние русские девочки начинают во весь развал
заниматься проституциею; проезд по форштату затрудняется массою ворующих
мальчиков; дети устраивают воровские артели; полиция под предводительством
полицмейстера Грина на них несколько раз охотится; детей ловят, и они
поступают под опеку правительства, по распоряжению которого их записывали в
кантонисты, а в канцелярии генерал-губернатора растет толстое "дело по
предложению об уничтожении в Риге праздношатательства малолетних детей,
именуемых карманщиками" (началось 11 июля 1849 года и окончено 23 августа
1857 года, по описи № 151-й). Наконец, голодные и беспризорные мальчики
начинают заниматься торговлей, неслыханной в русском народе: является
педерастия. Когда я сказал, что русское предместье Риги полно содомской
мерзости, я не был ни под каким увлечением, и теперь, говоря, что вся эта
мерзость находится в непосредственной связи с закрытием школ, в которых
учились раскольники, я говорю только правду. Если же я сколько-нибудь
ошибаюсь в этом, то уж наверно ни на волос не ошибаюсь в том, что при
открыто существующих школах рижцы не находили бы нынешнего самоуслаждения
показывать на пьяное молодое поколение "древнего благочестия", в
десятилетнем возрасте развращенное до конца ногтей и до ран первичного